Говоря это, синьора гладила его по волосам. Джорджо никак не реагировал на ее слова, совершенно явно поглощенный своим беспредельным страданием, даже не повернулся в сторону комиссара. К тому же и хозяйка постаралась скрыть от племянника, кем был Монтальбано и что он делал в их доме.
– Тебе удалось заснуть сегодня ночью?
Джорджо покачал головой вместо ответа.
– Тогда сделай вот как. Ты видел, что там у нас доктор Капуано? Поди к нему, попроси прописать тебе сильное снотворное и ложись в постель.
Не произнося ни звука, Джорджо плавно поднялся, пронесся над полом в своем особенном причудливом танце и исчез за дверью.
– Вы должны его извинить, – сказала синьора. – Джорджо, несомненно, больше всех страдал и страдает по поводу утраты моего мужа. Видите ли, я хотела, чтобы мой сын учился и достиг положения в обществе независимо от отца, подальше от Сицилии. И причину вы можете, наверное, угадать. Поэтому мой муж свою любовь к Стефано перенес на племянника, и тот отвечал ему привязанностью, доходившей до обожания, он даже перебрался к нам, к большому огорчению моей сестры и ее мужа, которые чувствуют себя оставленными.
Она поднялась, Монтальбано тоже.
– Я сказала вам, комиссар, все, что считала нужным сказать. Знаю, что я в надежных руках. Если вы найдете возможным сообщить мне что-то, можете сделать это в любой час дня и ночи. Не старайтесь меня щадить, я, как принято выражаться, женщина сильная. Как бы то ни было, поступайте, как считаете нужным.
– Еще вопрос, синьора, который меня давно мучит. Почему вы никому не сообщили, что ваш муж не вернулся… я выражу свою мысль яснее: тот факт, что ваш муж не вернулся домой той ночью, не вызывал опасений? С ним это уже бывало раньше?
– Да, с ним это бывало. Однако, видите ли, в воскресенье вечером он мне звонил.
– Откуда?
– Не знаю. Он сказал, что вернется очень поздно. У него намечалось важное заседание, могло даже получиться так, что ему пришлось бы заночевать вне дома.
Она подала руку, и комиссар, сам не зная почему, сжал эту руку в своих и поцеловал.

Выходя, опять же через черный ход виллы, он заметил Джорджо, который сидел на каменной скамье недалеко от дверей, согнувшись и сотрясаясь всем телом.
Встревоженный Монтальбано подошел и увидел, как разжались руки юноши и как из них выпал желтый конверт, как разлетелись по земле фотографии. Вероятно, он с любопытством кошки завладел конвертом, пока сидел на корточках рядом с теткой.
– Вам плохо?
– Не так, о господи, не так!
У Джорджо заплетался язык, остекленевшие глаза незряче глядели на комиссара. Это длилось мгновение, потом юноша вдруг оцепенел и повалился навзничь со скамьи, у которой не было спинки. Монтальбано, опустившись рядом с ним на колени, попытался хоть чуть-чуть попридержать бившееся в конвульсиях тело. В углах губ у Джорджо вскипала белая пена.
Стефано Лупарелло появился в дверях, огляделся вокруг, увидел, что происходит, и бросился к ним:
– Я догонял вас, чтобы попрощаться. Что случилось?
– Кажется, эпилептический припадок.
Они постарались, чтобы в самый страшный момент Джорджо не откусил себе язык и не разбил голову. Потом юноша затих, по телу его пробегала дрожь, но не такая сильная.
– Помогите мне, пожалуйста, внести его в дом, – попросил инженер.
Прислуга, та же самая, что открыла комиссару, появилась по первому зову инженера.
– Не хотелось бы, чтобы мама видела его в таком состоянии.
– Давайте ко мне, – сказала девушка.
Они с трудом шли по коридору, уже не по тому, по которому вначале провели комиссара. Монтальбано подхватил Джорджо под мышки, Стефано держал ноги. Добрались до крыла, где обитали слуги, девушка открыла дверь. Они, запыхавшись, опустили юношу на кровать.
– Помогите мне раздеть его, – обратился к ним обоим Стефано.
Когда юноша остался в майке и трусах, Монтальбано бросилось в глаза, что кожа шеи от подбородка до ключиц была у него белоснежная, прозрачная и контрастировала с почерневшими от солнца лицом и грудью.
– Вы знаете, почему у него не загорела шея? – спросил он у инженера.
– Нет, – ответил инженер, – я в Монтелузе только с вечера понедельника, меня не было здесь несколько месяцев.
– Я знаю, – вмешалась прислуга. – Молодой синьор попал в автокатастрофу. Еще недели не прошло, как с него сняли корсет.
– Когда ему станет лучше и он будет в состоянии что-либо понимать, – сказал Монтальбано, обращаясь к Стефано, – передайте ему, чтобы завтра с утра, часиков в девять, зашел ко мне в управление в Вигате.
После чего вернулся к скамейке, подобрал конверт и фотографии, на которые Стефано не обратил внимания, и положил себе в карман.

От поворота Санфилиппо до Капо-Массария оставалось метров сто, но оттуда комиссару не удалось разглядеть домик, который, если верить госпоже Лупарелло, должен был возвышаться на самой оконечности мыса. Он снова включил мотор и поехал очень медленно. Когда Монтальбано поравнялся с мысом, то приметил меж густых и низких деревьев колею, ответвлявшуюся от шоссе. Он двинулся по ней и вскоре увидел асфальтированную дорожку, упиравшуюся в закрытые ворота – единственный проем в длиннейшей стене, сложенной из камней и полностью отгораживавшей часть мыса, нависшую над морем. Ключи подходили. Монтальбано оставил машину за воротами и направился по садовой туфовой дорожке к дому. В конце была узкая лестница, тоже из туфовых блоков, которая спускалась к площадке, перед входной дверью по склону, закрывавшему со стороны суши домик, прилепившийся к утесу, как гнездо ласточки.
Монтальбано очутился в большой гостиной с видом на море, лучше сказать – прямо над морем, и впечатление, что ты находишься на мостике корабля, усиливалось еще окном во всю стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42