– Элий! Мне до смерти надоели хрипы и кровь.
Адриан, увлеченный, не слушал невесту. Легат напряженно следил за намеченным бойцом. Привстал. «Ну же! Ну!» Гладиатор не оправдал надежд. Пропустил самый никудышный удар. Прямой и колющий справа.
– А-а! Варвар! Болван!
– Адриан! Будь посдержаннее, – Сабина с тоской разглядывала стены и орущие рты. Траян крутил на безымянном пальце левой руки перстень Децебала. Волкоголовый дракон из золота на бирюзовом фоне грустно скалил зубы.
– Завтра нам предстоит увидеть впечатляющую охоту на слона.
– В моей стране слоны охотятся на людей! – с намеком на боевую мощь Кушанского царства вставил Самудранас.
Критон прикусил губу и мельком взглянул на парфянского посла. Тот сделал вид, что сказанное его совсем не интересует. Император тронул представителя Пакора.
– Надеюсь, в Парфии не встретишь подобных ужасов?
Усы азиата ощерились в усмешке, но глаза остались холодными.
– Парфянские лошади порой бывают страшнее кушанских слонов.
Установилось многозначительное молчание. Первым его нарушил Траян:
– Я хочу, уважаемые послы, чтобы вы по возвращении домой передали своим властителям, что единственное, о чем мечтает и чего страстно желает император Рима, – это мир. Мир во всей Ойкумене. Децебал нес угрозу нашему спокойствию. Теперь же порядок и равновесие на границах империи восстановлены. Только мир позволит Риму, Парфии и Кушанскому царству наладить взаимовыгодные торговые связи. – Победоносный император широким жестом обвел скамьи, забитые зрителями. – Не знаю, что делали бы наши красавицы и щеголи без индийского шелка, драгоценных камней и благовоний. А болотная парфянская пшеница Болотная парфянская пшеница – рис.

сочностью затмевает любое блюдо!
Цезарь говорил, и блики с наконечников преторианских копий отражались в его зрачках. Самудранас щурился и покачивал сапфировым пером. Парфянский посол благожелательно кивал. Черные глаза азиата сделались совсем томными.
Шел 107 год новой эры. Первые легионы из разгромленной Дакии перебрасывались в Африку и Сирию. Почерневший под знойным солнцем Аравии Авл Корнелий Пальма готовил на землях Набатейского царства плацдарм для войны с Парфянской державой. Император Траян обходительно беседовал с парфянином о дружбе и любви. В кузнице Бытия молот Истории продолжал приглушенно постукивать по наковальне Времени.


ЭПИЛОГ

«Сенат и народ римский императору Цезарю Нерве Траяну Августу, сыну божественного Нервы, Германскому, Дакийскому, великому понтифику, наделенному властью народного трибуна в 17-й раз, императору в 6-й раз, консулу в 6-й раз, отцу отечества, для того, чтобы было видно, какой высоты холм был срыт, чтобы освободить место для возведения этих столь значительных сооружений».
Дарабал не умел читать. Он попросту приходил сюда, на форум Траяна, рассматривать красочные барельефы на победной колонне покойного императора. Картины сражений с даками, разворачивавшиеся по спирали на всю высоту сорокаметрового монумента, бередили память. Заставляли мучительно вспоминать детство.
Преторианцы почетного караула, несшие стражу у цоколя с прахом Божественного Траяна Августа, привыкли к странному молодому гладиатору. Иногда он совал в руку декуриону денарий серебром и подымался по внутренней лестнице. Разглядывал плохо различимые снизу изображения среднего и верхнего яруса.
Вот легионеры строят полевое укрепление. Вот сам Траян в простом солдатском панцире с неприкрытой шлемом головой. Вот бородатые люди в длинных до колен рубахах с круглыми щитами и кривыми мечами осаждают укрывшихся за частоколом римлян. Где-то в мозгу неясно возникал образ высокого чернобородого человека с тонкой серебряной гривной на шее. Отец. Он помнил ласковое прикосновение сильных рук к своему телу и несказанное ощущение полета, когда тот подбрасывал его в воздух. Скориб. Да, Скориб. Так, кажется, звали отца. О, Митра и Геракл! Как трудно удерживать в памяти былое. А вот кричащие растрепанные женщины жгут факелами тела привязанных к столбам пленных легионеров. Значит, было и такое. Мать. Ведь была же и мать. Когда ее не стало? Наверное, в тот день, когда все вокруг заволакивало дымом и он бросал камни из самодельной веревочной пращи в незнакомых людей, закованных в железо. Мама. Она спрятала его в сарае, а сама с топором выбежала за ворота. Но он не послушал ее. Винуц тогда свалил с ног одного из тех, железных. Винуц грел его потом своей длинной шерстью во всех бараках, куда запихивали Дарабала и других детей. Дарабал помнил более отчетливо деревянный помост в зимней Сармизагетузе и стакан горячего вина с медом, что купил ему Гемин. Гемин стал ему вместо отца.
Он вырастил дакийского мальчишку и научил держать в руках сеть, трезубец и меч. И в тот первый для Дарабала поединок наставник отправился с ним. И не вернулся. Три татуировки сделал себе начинающий гладиатор. Мохнатого козла, языки пламени и изображение сети с трезубцем и именем учителя. Третий год выходит Дарабал на мраморное крошево арены. Игра со смертью под хохот и вопли толпы. Гладиатор. Раб.
После темноты внутренних переходов солнечный свет ударил в глаза. Дарабал невольно зажмурился. Часовые у колонны переговаривались громкими голосами. Внезапно они замолчали. К монументу через знойные плиты площади приближались двое. Впереди рослый иссеченный шрамами старик со скрюченной рукой в доспехах декуриона преторианской гвардии. За ним угрюмо вышагивал ничуть не уступающий в стати раб-варвар. Слуга нес небольшую сплетенную из виноградных прутьев корзину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167