Помню, как я однажды наткнулась на жабью гадюку; казалось, что она раздавлена и только голова торчит вверх. Из любопытства я стала бросать в нее камни, приблизилась на три фута — она все еще была недвижима. И только когда наконец один из камней попал в змею, она метнулась прочь.В другой раз я застала врасплох земляную белку, которая стояла на задних лапках, приподняв одну переднюю. Она увидела меня и мгновенно замерла. Я засекла время: земляная белка сохраняла полную неподвижность в этой неудобной позе пятьдесят минут; но тут уж у меня лопнуло терпение, и я ушла. Другие животные не просто замирают: они притворяются мертвыми. Я очень хорошо помню молодого филина, который валялся на земле с подшибленным глазом и без признаков жизни. Он был еще теплый, и я подняла его, стараясь не касаться мощных когтей, положила в машину и привезла домой. Когда мы приехали, птица казалась совершенно мертвой, но мы все-таки не были в этом окончательно уверены и потому поместили ее в большую клетку, положив рядом с ней подстреленного зайца. Когда мы пришли через несколько часов, филин был по-прежнему «мертв» и только от зайца ничего не осталось, кроме нескольких клочков шерсти. Тогда мы подложили филину голубя и снова ушли. Некоторое время спустя мы осторожно подкрались к клетке с другой стороны и увидели, как филин энергично расправляется с голубем, но стоило ему нас заметить, как он тут же свалился «замертво». Эта игра продолжалась три недели, пока филин окончательно не выздоровел и его можно было выпустить. Был еще случай с двумя птицами-носорогами величиной с индейку, которые спаслись от неволи, так убедительно изобразив смерть, что их оставили лежать на земле, и они воспользовались этим, чтобы удрать. Я пишу эти строки и смотрю на маленького геккона, который прилепился к стене хижины в двух футах от меня. Он так неподвижен, что его невозможно было бы обнаружить, если бы не темные глаза. Есть у геккона и еще один надежный прием: он может не только замирать, но и менять свой цвет в зависимости от фона, так же как хамелеон и агама.Все они дикие животные — у них есть веские причины избегать людей, но даже у Пиппы, моего друга, очень быстро пробуждался природный инстинкт, который заставлял ее ускользать и прятаться. Это был хороший признак — значит, она начинает дичать. Но когда она исчезала, я всегда волновалась — а вдруг ее укусила змея или произошло какое-нибудь несчастье? Я жила в постоянном напряжении, в страхе за нее. Оставалось одно — ежедневно разыскивать ее следы.Поэтому я очень обрадовалась, когда она появилась вечером 31 декабря и осталась со мной встречать Новый год. Она отдыхала, лежа рядом, а я думала: как она будет себя вести, когда у нее появятся малыши? Приведет ли она их в лагерь, может быть, даже окотится здесь, или, наоборот, совсем одичает? Если у нее появятся котята, это будет первый случай, когда вскормленная человеком самка гепарда даст дикое потомство, и я смогу узнать много нового о привычках диких гепардов. А вдруг Пиппа поможет мне найти ответ на вопрос, почему гепарды так плохо размножаются в неволе?Несколько дней спустя Локаль опять отпросился домой. Вернулся он с новой женой — по моим подсчетам, это была пятая. Поступок вполне разумный после недавней потери, но я просто диву далась, как ему в его возрасте удалось уговорить такую хорошенькую девушку выйти за него замуж. Я надеялась, что она не уйдет от него: три последние сбежали, оставив его с разбитым сердцем. Он сказал, что отдал за девушку 200 шиллингов наличными и быка впридачу, — это был тонкий намек на свадебный подарок. Я обещала ему подарок — но не раньше чем через три месяца. Мы оба рассмеялись и пошли погулять с Пиппой к Ройоверу.Она была тоже очень рада, что Локаль вернулся, и мурлыкая увивалась вокруг него, пока мы не дошли до реки. Там она спугнула самку бегемота с крошечным детенышем, еще совсем светленьким. Они испугались нас и заспешили через мелкие перекаты. Мать проталкивала малыша между скалами, пока они не добрались до глубокой заводи, где можно было нырнуть. Тут выплыл еще один бегемот — примерно в трех ярдах от нас. Разинув свою бездонную пасть и выпучив глаза, он медленно проследовал мимо. Берег здесь почти не поднимался над водой, и я с опаской посматривала на бегемота, но у Пиппы хватило смелости рычать на него, пока он не скрылся под водой. За всем происходящим наблюдал еще один бегемот, который прятался под кустами у противоположного берега. Хотя Пиппа обычно очень волновалась возле реки — боялась крокодилов, — на этот раз она ничуть не трусила: наоборот, уселась у самой воды и свирепо рычала не только на выпуклые глаза бегемотов, возникающие над водой, но и на каждую маленькую волну. Наверное, ей часто попадались навстречу эти неповоротливые толстяки, выходившие по ночам кормиться на равнину, — она не проявляла к ним ни малейшего уважения; точно так же она относилась и к слонам. Она продолжала рычать на бегемотов и подходила к ним так близко, что я предпочла уйти от реки. На обратном пути она разогнала стаю цесарок и вдруг стала кружиться на одном месте, как овца, больная «вертячкой». Я подбежала и увидела, что она играет с маленьким цыпленком, которого уже подранила. Я свернула ему шею и заставила Пиппу съесть его — чтобы она знала, с какой целью убивают дичь.Вечером я, как обычно, принимала ванну позади своей палатки. Мне нравилось, сидя в брезентовой ванне, смотреть на звезды, а иногда я видела силуэт слона, пасущегося за рекой. Так приятно было отдыхать! Но в этот вечер у меня появилось странное ощущение, будто на меня кто-то смотрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97