Вот тут-то Сбыслав и блеснул мастерством, вызвав не только удивление, но и огромное уважение. А когда показал своё уменье пользоваться арканом, чего совершенно не знали новгородцы, слава лучшего охотника сразу закрепилась за ним. Из никому не известного дружинника князя Александра он вдруг стал человеком видным и авторитетным, и теперь уж каждому лестно было поговорить с ним.
Так сложилась охотничья компания, попасть в которую хотелось многим. И Александр, и посадник щедро выдавали разрешения на охоту в своих угодьях, особенно если к этой охоте желали примкнуть разного рода почёт'ные гости, в том числе и иностранные, часто посещавшие Новгород по торговым делам.
Сбыслав передавал все затеянные или услышанные им разговоры слово в слово Гавриле Олексичу. Память была отменной, но главное заключалось в том, что Сбыслав не считал себя вправе самому решать, что достойно размышлений и княжьих ушей, а что — нет. Право это принадлежало его начальнику, с детских лет имевшему прямой доступ к Александру в любое время. Олексич был человеком весьма осмотрительным, а потому стал приглашать Сбыслава к себе домой, где и выслушивал его доклады без опасения, что их услышит кто-либо другой. Однажды это совпало с обедом, и Гаврила, выслушав подчинённого, пригласил его к столу:
— Сестра моя, Марфуша. Матушка наша у старшей сестры проживает, ну а меня Марфуша обихаживает. Жаль, что с тобой охотиться не может, хорошим была бы помощником.
— Помощником? — спросил Сбыслав, с трудом отрывая взгляд от задумчивого, трагически строгого лица девушки.
— Ты говорил, что вчера беседу на немецком языке слышал да не понял ни слова. А Марфуша немецкому обучена.
— Я три языка знаю, могу и четвёртый выучить, — сказал Сбыслав и тут же пожалел, что сказал, потому что начал краснеть.
— А что? — оживился Олексич. — Дело полезное. Может, поможешь нам, сестра?
— Попробую, — тихо сказала девушка.

5
— Крещёный чудин тебя спрашивает, князь, — доложил любимый слуга Александра Ратмир. — Именем Филипп. Говорит, что великий князь Ярослав велел…
— Зови, — оживился князь. — Закусить в малой трапезной накрой.
Вошёл ижорский старейшина Филипп-Пелгу-сий — рослый, степенный, немолодой. Молча перекрестился на образ в углу, молча отдал поклон.
— Здравствуй, Филипп. Или Пелгусий? Как лучше называть?
— Лучше Пелгусием. С детства привык
— Не застыл в дороге?
— Медвежья шуба и старые кости согреет.
— А старый мёд и того пуще!
Ратмйр был ловок, быстр и исполнителен, и разговор князь продолжил уже за трапезой. Подняв первый кубок за отцова крестника, сразу же перешёл к делу:
— Что о шведах слыхать?
— Сунулись было к финнам, да в снегах завязли, это знаю точно. Среди финнов смущение, кое-кто и в шведскую сторону поглядывает, известия точные. Думаю, как море вскроется, кораблями пойдут. Это бы проверить нехудо, князь Александр.
Через несколько дней предположения Пелгусия нашли косвенные подтверждения. Рижский купец на охотничьей пирушке похвастался выгодным подряд-ком:
— Канаты в Стокгольм поставить подрядился.
— Стало быть, прав Пелгусий, — вздохнул князь, когда Гаврила Олексич доложил ему о подслушанном Сбыславом разговоре. — Могут и к нам летом пожаловать.
— Значит, готовиться надо, князь Александр.
— Отец запретил с западной границы силы снимать. А готовиться, конечно, надо. Коней кормить получше, выездки делать, брони и оружие проверить. Вот ты этим и займись, Олексич, а я с дядьками потолкую.
Потолковал. Советники кое-что уточнили, подумали. Потом Ярун сказал:
— Насчёт того, что с запада войска снимать нельзя, великий князь верно сказал. И немцы обрадуются, и шведы будут знать. Своими силами отбиваться придётся. Много ли их у тебя?
— Дружина моя да новгородская городская. Ею Миша командует. Но небольшая она.
— Вели этому Мише добровольцев набрать. Не скупись, лучше у отца денег займи.
— Денег я у владыки возьму. После победы он их с бояр стребует.
— Молодец, что в победу до битвы веришь! — улыбнулся Ярун.
— Приблизить её этот… Пелгусий может помочь, — сказал Чогдар. — Пусть заранее слушок пустит, что сильно ты его обидел.
— Он — отцовский крестник.
— А ты у него дочь совратил, — очень серьёзно продолжал Чогдар. — Пусть он об этом шведам поплачется.
Александр хмуро молчал, не соглашаясь. И Ярун призадумался, сурово сдвинув брови.
— Обман противника — не обман, а военная хитрость, — вздохнул Чогдар, поняв их внутреннее несогласие. — Пелгусию станут доверять, и ты о шведах многое узнаешь. А узнав, своих людей сбережёшь
— Только без дочерей, — твёрдо сказал Александр. — Слух в голенище не спрячешь, а я недавно свадьбу сыграл.
— Придумаем что-нибудь, — усмехнулся Чогдар. — Это ведь я так, для примера. Но шведов надо обмануть. Надо, чтоб они в Пелгусия поверили, в стан свой пускали. Тогда и победа придёт.
Александр долго не соглашался. Было в нем рыцарское представление о чести, почерпнутое из сочинений Плутарха, которого он читал запоем ещё в детстве, основанное на молодости, которую ещё не пережил, несмотря на самостоятельность, властность, ответственность и женитьбу Он избрал своим примером Александра Великого, восхищался им, стремился ему подражать, выискивая в его подвигах только благородство и как-то мимо пропуская все, что не укладывалось в созданный образ, даже убийство Македонским собственного молочного брата Кли-та, не говоря уж о беспощадности к поверженным. Но довод Чогдара о сбережении его воинов, его ровесников, которых он знал поимённо, перевесил. Именно этот довод победил в нем наивное чувство личной чести, породив представление о чести полководца, в первую очередь отвечающего за судьбу родины и жизнь подвластных ему людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118