Сбыслав ожидал этого, всем телом чувствуя неосёдланную конскую спину, и, плотно слившись с нею, просто чуть передвинулся вперёд, к лошадиным плечам, где толчки почти не ощущались Теперь следовало выждать, когда чалый уморится, чтобы, не давая ему передышки, послать коня вперёд. И как только аргамак пропустил следующий удар крупом, Сбыслав тут же отдал ему поводья. Конь бешено рванулся вперёд, но выскользнуть из-под всадника так и не смог, потому что Сбыслав просто сдвинулся назад, крепко стиснув спину шенкелями. С гиком промчался два круга и резко осадил взмыленного жеребца точно перед самыми опытными зрителями, с торжеством воскликнув:
— Я победил его, отец!
— Молодец, — неожиданно сказал великий князь. — Твой конь отныне.
Поймал несколько удивлённый взгляд Сбыслава, нахмурился, сдвинул брови. Ему стало неуютно от собственной искренности, но выручил старший конюх:
— Дозволь, великий князь, горбушку хлеба парню дать. Пусть жеребца прикормит.
— Добро, — хмуро согласился Ярослав. И буркнул Яруну не глядя: — Жду всех троих на обеде.
Князь отменил собственное повеление Яруну после полуденного сна без промедления отъехать к Александру. Повеление предполагало, что обед не будет общим, не превратится в прощальный, но теперь Ярослав уже не мог отказаться от удовольствия отобедать с внезапно обретённым сыном. Пусть незаконным, пусть неведомым, но своим. Отважным, умелым и ловким. «Моя кровь, — с гордостью думал он, возвращаясь с конюшенного двора. — И смелость моя, и ловкость моя, и ярь моя безрассудная. Поговорить с ним надобно, порасспрашивать его, послушать…»
Он распорядился накрыть в малой трапезной, никого из ближних бояр и советников на обед не пригласил, а сел так, чтобы сын оказался через стол к нему лицом. Поглядывал на него, даже раза два улыбнулся, а начать разговор не мог, и беседу поддерживать пришлось Яруну, потому что его анда разговорчивостью не отличался, а Сбыславу по возрасту полагалось отвечать только на вопросы старших. Беседа вертелась вокруг коней, их особенностей, выездки и характера и была общей, поскольку все четверо толк в конях понимали.
— Сила татар в том, что всадник и лошадь у них одно целое. Сутками с коней не слезают, так ведь, Чогдар?
— Пересаживаются на запасную, когда конь устаёт, — пояснил Чогдар. — Каждому надо иметь три, а то и пять лошадей. Боевую, две запасные да две вьючные.
— На коня мальчонку ещё во младенчестве сажают, — сказал Ярун. — Так мы с андой Сбыслава и воспитывали. Ездить на коне раньше выучился, чем по земле ходить.
Сбыслав быстро глянул на князя, смутился, опустил глаза и почему-то покраснел. Ярослав улыбнулся:
— Татарского десятника в честном поединке убил, а краснеешь, как девица.
— Он осмелился отца плетью ударить, — не поднимая головы, сказал юноша.
— А отец сам за себя и постоять не мог?
— Мог, но не успел. Я того десятника в ответ два раза своей плетью огрел, он сразу за саблю схватился, а мне Чогдар свою саблю бросил и крикнул, чтоб я нападал, а не защищался.
— Нападение — лучшая защита, — подтвердил князь. — И не боялся? Он, поди, постарше тебя был, покрепче да и поопытнее, а?
— Я знал два боя, а он — один, великий князь.
— Что значит — два боя?
— Отец меня русскому бою учил, а Чогдар — татарскому, — смущаясь, пояснил Сбыслав. — Я знал, как десятник будет биться, а он не знал, как буду биться я.
— А мечом владеть умеешь?
— Учусь, великий князь.
— Плечи у него ещё не созрели, князь Ярослав, — рискнул вмешаться Ярун. — А меч, как известно, плечом крепок.
— Учись, Сбыслав, сам тебя проверю. — Князь помолчал, похмурился, точно не соглашаясь с собственным решением, сказал, глядя в стол: — Рано вам ещё к Александру ехать, здесь пока поживёте Так оно лучше сложится.
И, встав из-за стола, поспешно вышел из трапезной, ни на кого так и не посмотрев.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

1
Беспощадная татарская стрела, пронзившая тело Великого княжества Владимирского, на целых семь недель застряла в деревянных стенах мало кому доселе известного городка Козельска Жители его, посовещавшись и поспорив, твёрдо решили сложить свои головы за веру христианскую. Говорили потом, будто какой-то чудом бежавший из Коломны взлохмаченный неистовый поп настолько потряс горожан проклятиями и пророчествами, что и христиане, и язычники едва ли не впервые согласно порешили город не сдавать, с чем и ввалились на княжеский двор.
— Не бывать Козельску под погаными!
— Добро, коли так, — сказал юный князь Василий. — Сложим головы свои за землю Русскую и святой православный крест.
И начались семь недель небывалого по ожесточению атакующих и мужеству осаждённых беспрерывного сражения. Татары били по городу из многочисленных боевых машин-пороков, осыпали его стрелами, лезли на приступ, сменяя друг друга. А город стоял, и горожане без сна и отдыха бились на его горящих стенах врукопашную: мужчины резались на ножах, женщины и дети лили со стен кипяток и смолу, сбрасывали на татар камни и бревна.
И никто не приходил на помощь. Ни свежие, так и не увидевшие татар смоленские полки, ни войска князя Михаила Черниговского, ни великий князь Владимирский Ярослав, аккурат в это время разбиравшийся с литовцами в земле Полоцкой. Каждый торопился извлечь пусть маленькую, но свою, личную, крохотную выгоду из горьких слез и смертных мук детей и женщин несчастного Козельска. Издревле героизм на Руси измерялся одним аршином — мученичеством.
На сорок девятый день пал самый гордый город того слёзного времени. Рассвирепевший Батый лично приказал убить всех. И всех убили. Женщин и детей, раненых и умирающих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118