Понимание и принятие решений, если таковые имеются, не в моей компетенции. – Он помолчал и закончил со слабой улыбкой: – Нет смысла подвергать искушению того, кто является всего лишь посланником.Они вошли в проход, ведущий из знаменного двора за пределы Алькасара, в Санта-Крус. Их тени, искаженные косо падающим светом, заскользили рядом по кирпичным стенам. Это создавало странное ощущение близости, и Куарт вздохнул с облегчением, когда они вышли наружу, в пахнущую апельсинами ночь.– Значит, вы вот как считаете? – спросила Макарена Брунер. – Что я пытаюсь соблазнить вас?Куарт не ответил. Они молча пошли вдоль стены, потом свернули в одну из узких улочек, ведущих в глубь еврейского квартала.– Сэр Мархолт, – снова заговорила она, как бы в ответ на его слова, сказанные несколько минут назад, – тоже всегда стоял за правое дело.– То были другие времена. А кроме того, вашего сэра Мархолта придумал Джон Стейнбек. Сейчас больше нет правых дел. Даже и мое дело не таково. – Он помолчал, словно размышляя, насколько это соответствует истине. – Но все же оно – мое.– Вы забываете об отце Ферро.– Это тоже не правое дело. Это дело личное. Каждый устраивается как может.Говоря это, Куарт не смотрел на собеседницу, но уловил ее нетерпеливый жест.– Ради Бога!.. Я смотрела «Касабланку» раз двадцать. Только этого мне не хватало: священника, играющего в разочарованного героя. – Зайдя вперед, она встала перед ним, глядя в упор – презрительно и дерзко. – В Хэмфри Богарта.– Нет. Я гораздо выше ростом. И вы ошибаетесь. Вы ничего не видели и ничего не знаете обо мне. – Пока она говорила, ему захотелось схватить ее за плечо и остановить, но он сдержался. Повернувшись, она пошла впереди него, глядя перед собой, словно бы отказываясь слушать. – Вы не знаете, почему я стал священником, не знаете, почему я здесь и что я сделал, чтобы оказаться здесь. Вы не знаете, сколько вот таких Приамо Ферро мне приходилось встречать и как я поступал с ними, когда получал соответствующие приказы.Он произнес это с горечью, но Макарена Брунер не уловила ее: она не могла знать. Она резко повернулась на каблуках лицом к нему.– Похоже, вы жалеете, что у вас нет головы, которую вы могли бы отправить в Рим с ближайшей почтой. – Она выговорила это зло, даже немного подавшись вперед. – Вы думали, что все окажется очень просто, ведь так?.. Но я была уверена, что все изменится, когда вы поближе познакомитесь с жертвой.– Вы ошибаетесь. – Куарт выдержал ее взгляд. – Тот факт, что я немного ближе познакомился с отцом Ферро, ничего не меняет. Во всяком случае, в формальном плане.– А в других планах? – Она прикоснулась указательным пальцем ко лбу. – В плане ваших мыслей.– Другие планы – это мое дело. И да будет вам известно, что я был достаточно близко знаком со многими из моих жертв, как вы выразились. Это ничего не меняет.Она презрительно усмехнулась:– Догадываюсь, что не меняет. Догадываюсь, что именно за это вам заказывают одежду у хороших портных, вы носите дорогие ботинки, в бумажнике у вас кредитные карточки, а на руке – великолепные часы. – Она вызывающе оглядела его с головы до ног. – Наверное, все это в счет ваших тридцати сребреников.Она вела себя слишком агрессивно. Слишком много презрения звучало в ее словах, чтобы предположить, что все это ей безразлично, и Куарт, уже чуть ли не в отчаянии, подумал: чего же она добивается? Как далеко собирается зайти? Они стояли лицом к лицу на узенькой улочке, освещаемой коваными железными фонарями, под почти сплошной линией балконов, уставленных бесчисленными цветочными горшками.– Я рад, что вы догадываетесь, потому что так оно и есть. – Куарт приподнял двумя пальцами лацкан своего пиджака, чтобы ей было лучше видно. – Эта одежда и эти ботинки, и кредитные карточки, и часы – все оказывается чрезвычайно полезным, когда требуется произвести впечатление на какого-нибудь сербского генерала или американского дипломата… На свете есть рабочие священники, женатые священники, священники, служащие восьмичасовую мессу, и такие священники, как я. И я затрудняюсь сказать, кто из них кому обязан своим существованием. – Говоря это, он горько усмехнулся, но его мысли были уже далеки от произносимых слов: Макарена Брунер находилась слишком уж близко на этой слишком уж узкой улочке. – Хотя кое в чем мы с отцом Ферро и правда сходимся: в том, что никто из нас не обольщается относительно нашей профессии.Он замолчал, потому что вдруг испугался необходимости оправдываться перед ней. Они стояли одни на улице, в свете далекого фонаря, и она, очень красивая, смотрела на него молча; белые зубы влажно поблескивали между полураскрытых губ. Ее дыхание было спокойно, и сама она была спокойна – спокойствием красивой женщины, сознающей свою красоту. Ее лицо больше не выражало презрения, которое словно бы отлетело прочь вместе с произнесенными ею словами; а Куарт ощутил страх – подлинный, мужской, физический, граничащий с головокружением. Такой, что ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы не отступить на шаг и не упереться спиной в стену.– Почему бы вам не рассказать мне то, что вам известно?По-видимому, она ожидала от него других слов и других действий. Глаза женщины, до этого мгновения не отрывавшиеся от его глаз, скользнули по его лицу, по стоячему воротничку черной рубашки.– Хотите – верьте, хотите – нет, но мне известно очень немногое, – ответила она после долгого – чересчур долгого – молчания. – Возможно, кое-что мне удается угадывать, но я не стану говорить вам, что именно. Делайте свое дело, а остальные будут делать свое.Она ждала ответа, но Куарт, не сказав ничего, повернулся и зашагал по узкой улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162