адмирал Океанического моря, генерал, губернатор Нидерландов, наместник короля в Вест-Индии. Когда они приближались к кордовским фонарям, длинная худая тень священника скользила по аркам галереи рядом с маленькой сутулой тенью герцогини, А за ними, в сандалиях и легком темном платье по щиколотку, с подушечкой для матери в руках и улыбкой на губах, молча шла Макарена Брунер.Они расселись на железных, выкрашенных белой краской стульях: Куарт между обеими женщинами, возле фонтана, выложенного изразцами, которые располагались в соответствии с самыми строгими законами геральдики. Весь двор был уставлен горшками с цветами и декоративными растениями, в воздухе плыл аромат жасмина. После того как служанка принесла и поставила на инкрустированный столик поднос, Макарена отпустила ее и сама налила кофе: черного Куарту, с молоком себе, а матери подала стакан не слишком холодной кока-колы.– Вы же знаете, это мой наркотик, – сказала старая дама в ответ на заинтересованный взгляд Куарта. – Врачи запрещают мне кофе.Макарена сокрушенно пожала плечами:– Она очень мало спит, а если ложится рано, то просыпается в три-четыре часа утра. Кола помогает ей не спать подольше, поэтому она пьет ее так, с кофеином. Мы все говорим ей, что это нехорошо, но она никого не слушает.– А почему я должна вас слушать?.. – возразила Крус Брунер. – Этот напиток – единственная американская вещь, которая мне нравится.Макарена взглянула на нее с мягким упреком:– Грис тоже тебе нравится, мама.– Это правда, – согласилась старая дама между двумя глотками кока-колы. – Но она ведь из Калифорнии – почти что испанка.Макарена повернулась к Куарту, который, держа в руках чашечку на блюдце, помешивал свой кофе.– Герцогиня думает, что в Калифорнии землевладельцы по-прежнему носят мексиканские костюмы с серебряными пуговицами, а Зорро скачет туда-сюда на своем черном коне, размахивая саблей и сражаясь за бедняков.– А разве не так? – с улыбкой спросил Куарт. Крус Брунер энергично кивнула.– Должно быть так, – сказала она, глядя на дочь с таким видом, будто слова священника самым решительным образом подтверждали ее правоту. – В конце концов, твой прапрапрадед Фернандо был губернатором Калифорнии, пока ее у нас не отняли.Она произнесла это со всей естественностью и уверенностью, которые давали ей ее кровь и кровь всех этих важных кавалеров, висящих в золоченых рамах в галерее; произнесла так, словно Калифорнию отняли непосредственно у нее или у ее семьи. Вообще обращение Крус Брунер с людьми являло собой своеобразную смесь простоты и терпеливой, несколько надменной учтивости: ведь ее ясными, печальными, в красных старческих прожилках глазами безмолвно взирали на ее собеседников долгие века памяти. А временами эти глаза вспыхивали улыбкой, неожиданной, как взрыв разбитого стекла. Куарт смотрел на ее морщинистое лицо, на сморщенные руки в темных пятнышках, на сухую кожу, на едва заметную линию розовой помады, оттеняющую блеклые, увядшие губы. Серебристо-белые волосы с голубоватым отливом, бусы из мелких жемчужин, веер, расписанный Ромеро де Торресом. Таких женщин, как эта, уже почти не осталось на свете. Ему довелось знать несколько таких долгожительниц – одиноких дам, живущих своим прошлым и своей тоской в маленьких городках Лазурного берега, матрон, принадлежащих к итальянской черной аристократии, высохших мумий из Центральной Европы с громкими австро-венгерскими фамилиями, набожных испанских сеньор; и он знал, что настоящих, подлинных осталось очень мало. А Крус Брунер была одним из последних подлинников. Сыновья и дочери – это уже совсем не то. Эти поставщики материалов для желтой прессы если не работали с девяти до шести в каком-нибудь кабинете или банке, то не вылезали из ресторанов, магазинов или модных дискотек и подпевали финансистам и политикам, от которых материально зависели. Они учились в Америке, лично знакомились с Нью-Йорком прежде, чем с Парижем или Венецией, не говорили по-французски и заключали браки с разведенными, манекенщицами или выскочками, чьей единственной памятью были цифры текущего счета, недавно открытого в результате спекуляции и удачного мошенничества. Герцогиня сама с усмешкой напомнила об этом за ужином:– Я тоже, как киты и тюлени, – сказала она, – принадлежу к виду, находящемуся под угрозой вымирания: аристократии. Некоторые миры кончают свое существование без землетрясений, без громов и молний. – Ее взгляд, устремленный на Куарта, выражал сомнение, сумеет ли он понять ее слова. – Они гибнут безмолвно, с негромким «ах» – Она поправила подушечку у себя за спиной и некоторое время молчала прислушиваясь.В садике возле каменной стены соседнего монастыря пели сверчки, и легкий серебристый отблеск на небе возвещал о восходе луны.– Безмолвно, – повторила герцогиня.Куарт посмотрел на Макарену. Она сидела спиной к освещенной фонарями галерее, так что половина ее лица была затенена и скрыта волной черных волос, свободно лежащих на плече. Ее босые ноги были скрещены под длинным темным ситцевым платьем, на шее мягко светились бусы из слоновой кости.– Ну, к церкви Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, это не относится, – решился произнести Куарт. – Она-то уходит достаточно шумно.Макарена промолчала, а ее мать слегка покачала головой.– Не все миры смиряются с тем, что должны исчезнуть. – Это было сказано почти шепотом.– У вас нет внуков, – проговорил Куарт.Он постарался сказать это нейтральным тоном, как бы между прочим. Чтобы его слова не были расценены как дерзость или провокация, хотя на самом деле в них было понемногу и от того и от другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162