А позже она слышала, как они цокали назад по деревянным ступенькам с кем-нибудь из пьяных матросов, ковылявших за ними нетвердой походкой и изрыгавших проклятья, спотыкаясь в темноте.Лежа в одиночестве на удобной, чуть провисшей кровати Нетты, Поппи затыкала уши, чтобы не слышать стоны и ругательства, доносившиеся сквозь тонкие стены. Она изливала Лючи свои чувства, мысли, облегчая душу и сердце. Попугай любил пристроиться около ее шеи, и, нежно гладя его мягкие перья, Поппи опять и опять вспоминала события, которые привели ее сюда… Если бы она только слушалась тетушку Мэлоди, она никогда бы не повстречала Фелипе – и как непохожа была бы ее жизнь на теперешнюю, и если бы только она понимала, как хорошо и просто было любить Грэга, вместо того чтобы быть такой глупой, – какой она могла бы быть счастливой…– Но тогда, – говорила она Лючи успокаивающе, – я никогда не нашла бы тебя, Лючи, ведь так?Попугай распушил свои пестрые перья, словно старался выглядеть лучше, чтобы порадован, Поппи, и она улыбалась ему.– Лючи, – шептала она ему, когда лязг пружин убыстрялся и девушка наверху взвизгивала то ли от страха, то ли от боли. – Лючи, что бы я делала без тебя? Ты действительно луч света в моей жизни. Ты всегда слушаешь мою грустную историю и кажешься таким мудрым.Она со страхом оглянулась на дверь, когда кто-то дернул за ручку, но через мгновение шаги стали удаляться и затихли.– Кто знает, – продолжала она мягко, – может, когда-нибудь нам улыбнется удача. И когда это случится, у тебя будут драгоценные камни – такие же нарядные и яркие, как твои перья, у тебя будет золотая жердочка, украшенная изумрудами и рубинами, и свой собственный золотой домик… Ты будешь принцем попугаев, Лючи. И ты будешь моей единственной любовью, единственной компанией, потому что, пока я живу, я больше не хочу знать мужчин…Нетта никогда не приводила клиентов в свою комнату.– Слишком жирно, – говорила она Поппи. – Это мой дом, и я не хочу видеть здесь этих дешевых ублюдков! Ноги их здесь не будет! Да и потом, – добавляла она насмешливо, – они платят недостаточно, чтобы наслаждаться уютом моей постели.С содроганием вспоминая свой единственный интимный опыт, Поппи старалась не думать о том, что делает Нетта или где все это происходит, но она видела достаточно неприглядных группок у дверей и почти на каждом углу квартала, чтобы догадаться.Каждое утро, когда Нетта возвращалась домой, она немедленно шла к умывальнику и наполняла таз почти ледяной водой. Раздевалась донага и, взвизгивая от холода, мылась с головы до ног.– Вот так, вот так, – приговаривала она. – Смоем следы пальцев этих подонков с себя, вот так! – Потом она прохаживалась обнаженная по комнате, натягивала на себя фланелевую ночную сорочку, выстиранную и выглаженную Поппи.Поппи никогда не видела кого-либо обнаженным, даже Энджел, и была удивлена естественным отношением к своей наготе Нетты и ее цветущим красивым телом.– Ты слишком хороша для них, Нетта, – яростно сетовала Поппи, – ты слишком красива и слишком мила для этих ублюдков.– Лучше посмотри на себя, – усмехнулась добродушно Нетта. – И что это ты заговорила совсем, как я? Конечно, я слишком хороша для них, но я должна как-то жить, а? Пока жива, – добавила она, зевнув.– Что ты имеешь в виду – пока жива? – спросила озадаченная Поппи.– Что ты видишь, когда выглядываешь на улицу? Толпы молодых девушек… молодых девушек, Поппи. Совсем немного шлюх, которые зарабатывают этим на жизнь после тридцати – если они, конечно, еще живы и их не пришила эта шваль.– Шваль? – повторила Поппи, сбитая с толку. – Я не понимаю, что ты имеешь в виду.– Ничего, малышка, – пробормотала Нетта, сонно закрывая глаза. – Узнаешь.Руки Поппи стали красными и шершавыми от постоянной стирки: она терла на стиральной доске изношенные простыни и истончившиеся полотенца, ветхое белье и дешевые блузки в большом металлическом тазу на нижнем этаже, выжимала их и развешивала для просушки на веревках, натянутых на улице, куда почти не заглядывало солнце. Она скребла полы и отмывала ступеньки, она вытирала пыль с баночек с пудрой и румянами и вообще приводила в порядок их убогое хозяйство. Иногда, в благодарность за их дружбу, она покупала на рынке маленький букетик цветов, в конце дня они продавались за один су, и ставила каждый цветок в отдельную баночку и разносила их по комнатам девушек, чтобы порадовать их, когда они утром вернутся домой.Уличные женщины были не намного старше ее, по они знали, что Поппи на них непохожа.– Ты высшего класса! – восклицали они с материнской гордостью, толпясь, чтобы взглянуть на нее и всплескивали руками около Лючи, которого обожали. Их глаза, когда они дивились на маленький комочек нарядных перьев, были похожи на яркие бусины, такие же, как и у самого Лючи. Они неуверенно протягивали ему небольшие дары – орехи или тыквенные семечки, боясь, что он их клюнет.– Он освещает наш дом, – говорили они восторженно, когда попугай расправлял свои маленькие пестрые крылышки, показывая алый блестящий пушок. Лючи был домашним любимцем, подобных которому у них никогда не было и на которого они могли излить свою любовь, заботу и ласку – то, что они никогда не дарили мужчинам.Но, когда они уходили в ночь, со своей шумной трескотней и резким смехом и дом наполнялся молчанием, Поппи ощущала, как знакомая тоска одиночества опять сгущается внутри нее. Она думала в отчаянье о доме, о Нике и Розалии – и о Грэге. В ее мыслях Грэг стал героем. Он никогда не повел бы себя, как Фелипе или моряки. Грэг был человеком чести. Он предложил ей свою любовь, а она, как дурочка, отвергла ее – пока не стало слишком поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109