— Например?
— Все больше насчет рабов и богатых. Нельзя, говорит, иметь рабов, а то не попадешь в царствие небесное.
— Неужели?
— Определенно! — Иуда отпил большой глоток. А богатые у Ягве будут, вместо верблюдов, грузы возить. В наказанье он их будет прогонять сквозь игольное ушко.
— Это когда же?
— А вот скоро конец света настанет, появится ангел такой… термо… термо… не помню, как звать, только помню, что как ахнет! Все сожжет на земле, а спасутся только те, кто подставляет левую щеку, когда бьют по правой.
— Интересно твой пророк проповедует.
— А ты думал?! Он и мертвых воскрешать может. Вот в субботу девицу одну, дочь Иаира, знаешь как сделал? В лучшем виде!
— Так… А правду говорят, что он царь иудейский?
— А как же! Это такая голова! Кому же еще быть царем, как не ему?
Распрощавшись с управителем и заверив его в вечной дружбе. Иуда направился на свидание с Курочкиным. После выгодно заключенной сделки его просто распирало от гордости за свои коммерческие способности. Он заговаривал с прохожими и несколько раз останавливался у лавок, из которых бойкие молодые люди выносили товары.
Он было решил купить мешок муки, но от него только отмахнулись:
— Не знаешь разве, что конец света наступает? Кому теперь нужны твои деньги?!
— Деньги — всегда деньги, — резонно ответил Иуда и зашагал к садику, где его ждали товарищи.
На улице Ткачей ему попался навстречу вооруженный конвой под предводительством его нового знакомого, окруживший связанного по рукам Курочкина.
x x x
Первосвященник Киафа с утра был в скверном настроении.
Вчера у него состоялся пренеприятный разговор с Понтием Пилатом. Рим требовал денег. Предложенный прокуратором новый налог на оливковое масло грозил вызвать волнения по всей стране, наводненной всевозможными лжепророками, которые подбивали народ на вооруженное восстание.
Какие-то люди, прибывшие неизвестно откуда в Ерушалаим, громили лавки, ссылаясь на приближение Страшного Суда.
А тут еще этот проповедник, именующий себя царем иудейским! Коварный Тиберий только и ждал чего-нибудь в этом роде, чтобы бросить в Иудею свои легионы и навсегда покончить с жалкими крохами свободы, которые его предшественник оставил сынам Израиля.
Открылась дверь, и вошел управитель.
— Ну как? — спросил Киафа.
— Привел. Пришлось связать, он никак не давался в руки. Прикажешь ввести?
— Подожди! — Киафа задумался. Пожалуй, было бы непростительным легкомыслием допрашивать самозванца в собственном доме. Слухи дойдут до Рима, и неизвестно, как их там истолкуют. — Вот что, отведи-ка его к Анне, — сказал он, решив, что лучше подставить под удар тестя, чем рисковать самому.
— Слушаюсь!
— И пошли к бен Зарху и Гур Арию, пусть тоже придут туда.
Киафе не хотелось созывать Синедрион. При одной мысли о бесконечных дебатах, которые поднимут эти семьдесят человек, ему стало тошно. Кроме того, не имело смысла предавать все дело столь широкой огласке.
— Иди! Скажи Анне, что я велел меня ждать.
x x x
Когда связанного Курочкина вволокли в покои, где собрались сливки иудейских богословов, он был вне себя от ярости.
— Что это за штуки? — заорал он, обращаясь к Киафе, в котором угадал главного. — Имейте в виду, что такое самоуправство не пройдет вам даром!
— Ах, так ты разговариваешь с первосвященником?! — Управитель отвесил ему увесистую затрещину. — Я тебя научу, как обращаться к старшим!
От второй пощечины у Курочкина все поплыло перед глазами. Желая спасти кровоточащую щеку от третьей, он повернулся к управителю другим боком.
— Смотри! — закричал тот Киафе. — Его бьют по щеке, а он подставляет другую! Вот этому он учит народ!
— На моем месте ты бы и не то подставил, дубина! — пробурчал Курочкин. — Тоже мне философ нашелся! Толстовец!
Допрос начал Киафа:
— Кто ты такой?
Курочкин взглянул на судей. В этот раз перед ним были не простодушные рыбаки и землепашцы, а искушенные в софистике священники. Ему стало ясно, что пора открывать карты.
— Я прибыл сюда с научной миссией, — начал он, совершенно не представляя себе, как растолковать этим людям свое чудесное появление в их мире. — Дело в том, что Иисус Христос, которого якобы вы собирались распять…
— Что он говорит? — поинтересовался глуховатый Ицхак бен Зарх, приложив ладонь к уху.
— Утверждает, что он мессия по имени Иисус Христос, — пояснил Киафа.
— "Кто дерзнет сказать слово от имени моего, а я не повелел ему говорить, тот да умрет". Второзаконие, глава восемнадцатая, стих двадцатый, — пробормотал бен Зарх.
— Значит, ты не рожден женщиной? — задал новый вопрос Киафа.
— С чего ты это взял? — усмехнулся Курочкин. — Я такой же сын человеческий, как и все.
— Чтишь ли ты субботу?
— Там, откуда я прибыл, два выходных в неделю. По субботам мы тоже не работаем,
— Что же это за царство такое?
— Как вам объяснить? Во всяком случае, оно не имеет отношения к миру, в котором вы живете.
— Что? — переспросил бен Зарх.
— Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал?
— Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те, кто меня сюда перенес.
— Кто же это? Ангелы небесные?
Курочкин не ответил.
Киафа поглядел на собравшихся.
— Еще вопросы есть?
Слово взял Иосиф Гур Арий.
— Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием?
— А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? — задал в свою очередь вопрос Курочкин. — У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы.
Допрос снова перешел к Киафе.
— Называл ли ты себя царем иудейским?
— Вот еще новость!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13