ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Даже когда Игорь и дядя Иван садятся за стол, тетя Лена продолжает хлопотать у печки.
- Не спишь, Игорь? - спросил дядя Иван, сворачивая новую папироску.
- Нет, слушаю.
- Растревожил ты меня. Вот привыкнешь к своей жизни и не замечаешь хорошего. Будто так и надо. Я как с финской пришел, так и не думал вроде об Алене своей. Ну, как о себе не думает человек. За делами недосуг.
- А на войне скучал?
- Не то чтобы скучал, а помнил все время. Как работаю сейчас спокойно, так и воевал спокойно… Я давно заметил: ежели одинокий человек или в семье непорядок - такому на фронте муторно. И гибнут такие чаще. Был у нас в роте мой земляк, кузнец Терентий. С одного года мы. Жена ему попалась холявистая, с ветерком. Он и тут все из-за нее терзался, боялся, как бы не скрутилась с кем. А на фронте совсем закис. Мажет, и причин у него для ревности не было, а мучился человек. Больно уж ненадежная баба. Ребята над ним подшучивают, а тут еще и писем недели две нету. Озверел мужик. Заладил одно: почтарь «кукушек» боится, не идет на передовую. А оно и верно. Финны к нам в тыл часто просачивались. Засядут на деревьях ихние снайперы и бьют нашего брата поодиночке… Тут еще и лыжники за нашим передним краем появились. Ну, отпросился Терентий у ротного за письмами сходить. Двинулись вдвоем: он и еще один парень, Димка. Тот все от невесты письма ждал. На полпути нарвались на засаду. Им бы назад повернуть, а Терентий заупрямился: пойдем - и баста. Свернули с дороги в лес. Тут Терентия и снял снайпер.
- Обоих?
- Нет, Димка вернулся… Потом взвод послали, до-роту прочистили. Вот к чему оно, душенное беспокойство, приводит. А мне среди других легче было. Конечно, и поморозился я, и в окружении трое суток на снегу голодный лежал, и плечо мне осколком поцарапало. Но на сердце тепло было… А как начнут ребята рассказывать про своих, я молчу. Много всяких разговоров про женский пол слышал. На фронте-то о женах все больше хорошее говорят. Слушал и думал: лучше моей все равно нет для меня. Знаю, что тоскует Алена, люто тоскует. Я ее в письмах успокаиваю, ругаю, а от той тоски мне вроде жить легче. А об ревности я и не вспоминал никогда. Потом в госпитале лежал. Много всяких женщин видел. Санитарки, фельдшерицы веяние из Ленинграда. Красивые бабы были. А все чужие. Ни с одной не ужился бы. Значит, так уж устроено, что для каждого мужика лишь одна баба на свете есть. Только не все находят свою, которая предназначена…
- А как ее найдешь? Ведь не написано на лбу у нее.
- Не написано, верно. Но я-то знаю - нашел свою… Когда отпустили меня со службы, не чаял, как до дому добраться. В Оду ев е даже к Григорию не заглянул. Прямой наводкой в Стоялово, ночью, пехом… Пришел, стучу в окошко. Эх, да что говорить! Не знаешь ты этой радости. А дай бог, чтобы узнал… Хорошая жена - это, парень, может, самое главное в жизни.
- Главное - Родина.
Дядя Иван приподнялся кряхтя, сел.
- Родина, говоришь? Родина, парень, это и есть жена, ребятишки, семья, хата моя, деревня.
- Ну, а страна, весь Советский Союз как же?
- Страна, страна. - Голос дяди Ивана звучал сердито. - На кой черт ты и ужен стране, ежели ты кукушка без гнезда. Что для такого летуна дорого? Ничего! А вот я за свою деревню, за свой дом голыми руками драться пойду. И так каждый. Ежели поодиночке - за свое болеем, а ежели наев кучу собрать - получится, что за всю землю.
- Не обижайся, дядя Иван. Я тебя по-серьезному опрашиваю. Разобраться хочу.
- Поедешь учиться, там разберешься. А я и сам недалеко вижу. Знаю одно: дорого человеку то, что сделано своими руками.
- Дом?
- И дом, и семья, и колхоз.
- А если выше взять - значит, и государство.
- Ну, ты опять на облака полез, - усмехнулся Иван. - Ты про это с Сидором Крючком потолкуй. Он любит.
Задом, на четвереньках, дядя Иван выбрался из шалаша. Поднявшись, потянулся так, что захрустели кости.
- Наговорился я с тобой, Игорь, аж язык заболел. Хуже, чем на покосе, умаялся. Вылезай, пора уже нам.
Пошли по тропинке, среди смутно белеющих в темноте стволов яблонь. Издалека услышали храп деда Крючка. Возле большого шалаша, похожего на стог сена, дядя Иван остановился, позвал:
- Дед, а дед!
- Ктой-то? Ты, что ли? - раздался недовольный, хриплый тол ос.
- Я самый, вылазь.
- Поспать не дал, черт баламутный, - ворчал дед, одной рукой поддергивая короткие портки, другой мелко крестя рот. - Ты, Ванька, завсегда до срока приходишь.
- Во-на! Уже вторые петухи пели.
- А темень-то, ядрена лапоть!
- Пасмурь.
Голова у деда почти совсем лысая, только на висках торчат редкие волоски. Лицо худое, вытянутое. Маленькие глазки запрятаны глубоко под надбровными дугами. Шея у него длинная и морщинистая, как у ощипанного петуха. Дед сутулится, посконная рубаха на спине бугрится горбом.
- Кто это с тобой? - спросил Крючок.
- Племяш.
- Гришкин сын, значит? Чего к нам-то пожаловал?
- Так, отдохнуть.
- А Гришка… Григорь Митрич как тама? Все в начальствах ходют?
- Все ходит, - улыбнулся Игорь.
- Вишь ты, ядрена лапоть, деревня наша какая! Куды ни глянь, хоть в Одуев, хоть в Тулу, хоть в Москву, - везде наши есть. Стояловские ребята головастые. Степка Ермаков, мой сосед, полковник теперича, во как! А я же его, голодранца, крапивой порол. Без отца рос малый. Ну, его мать, Акулина, завсегда на такое дело меня звала. Я же по деревне первейший воспитатель был. И отцу твоему тоже вкладывал… Гришка, он шустрый стервец был.
- Погоди, дед, - прервал дядя Иван. - Загибаешь ведь ты.
- Да накажи меня бог! Гришку-то кто же, как не я воспитывал? Такой шпингалет вострый, разов пять я его в своем огороде ловил, уши драл… А ты заметь, Иван, к кому я руки приложил, все в начальство вышли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282
- Не спишь, Игорь? - спросил дядя Иван, сворачивая новую папироску.
- Нет, слушаю.
- Растревожил ты меня. Вот привыкнешь к своей жизни и не замечаешь хорошего. Будто так и надо. Я как с финской пришел, так и не думал вроде об Алене своей. Ну, как о себе не думает человек. За делами недосуг.
- А на войне скучал?
- Не то чтобы скучал, а помнил все время. Как работаю сейчас спокойно, так и воевал спокойно… Я давно заметил: ежели одинокий человек или в семье непорядок - такому на фронте муторно. И гибнут такие чаще. Был у нас в роте мой земляк, кузнец Терентий. С одного года мы. Жена ему попалась холявистая, с ветерком. Он и тут все из-за нее терзался, боялся, как бы не скрутилась с кем. А на фронте совсем закис. Мажет, и причин у него для ревности не было, а мучился человек. Больно уж ненадежная баба. Ребята над ним подшучивают, а тут еще и писем недели две нету. Озверел мужик. Заладил одно: почтарь «кукушек» боится, не идет на передовую. А оно и верно. Финны к нам в тыл часто просачивались. Засядут на деревьях ихние снайперы и бьют нашего брата поодиночке… Тут еще и лыжники за нашим передним краем появились. Ну, отпросился Терентий у ротного за письмами сходить. Двинулись вдвоем: он и еще один парень, Димка. Тот все от невесты письма ждал. На полпути нарвались на засаду. Им бы назад повернуть, а Терентий заупрямился: пойдем - и баста. Свернули с дороги в лес. Тут Терентия и снял снайпер.
- Обоих?
- Нет, Димка вернулся… Потом взвод послали, до-роту прочистили. Вот к чему оно, душенное беспокойство, приводит. А мне среди других легче было. Конечно, и поморозился я, и в окружении трое суток на снегу голодный лежал, и плечо мне осколком поцарапало. Но на сердце тепло было… А как начнут ребята рассказывать про своих, я молчу. Много всяких разговоров про женский пол слышал. На фронте-то о женах все больше хорошее говорят. Слушал и думал: лучше моей все равно нет для меня. Знаю, что тоскует Алена, люто тоскует. Я ее в письмах успокаиваю, ругаю, а от той тоски мне вроде жить легче. А об ревности я и не вспоминал никогда. Потом в госпитале лежал. Много всяких женщин видел. Санитарки, фельдшерицы веяние из Ленинграда. Красивые бабы были. А все чужие. Ни с одной не ужился бы. Значит, так уж устроено, что для каждого мужика лишь одна баба на свете есть. Только не все находят свою, которая предназначена…
- А как ее найдешь? Ведь не написано на лбу у нее.
- Не написано, верно. Но я-то знаю - нашел свою… Когда отпустили меня со службы, не чаял, как до дому добраться. В Оду ев е даже к Григорию не заглянул. Прямой наводкой в Стоялово, ночью, пехом… Пришел, стучу в окошко. Эх, да что говорить! Не знаешь ты этой радости. А дай бог, чтобы узнал… Хорошая жена - это, парень, может, самое главное в жизни.
- Главное - Родина.
Дядя Иван приподнялся кряхтя, сел.
- Родина, говоришь? Родина, парень, это и есть жена, ребятишки, семья, хата моя, деревня.
- Ну, а страна, весь Советский Союз как же?
- Страна, страна. - Голос дяди Ивана звучал сердито. - На кой черт ты и ужен стране, ежели ты кукушка без гнезда. Что для такого летуна дорого? Ничего! А вот я за свою деревню, за свой дом голыми руками драться пойду. И так каждый. Ежели поодиночке - за свое болеем, а ежели наев кучу собрать - получится, что за всю землю.
- Не обижайся, дядя Иван. Я тебя по-серьезному опрашиваю. Разобраться хочу.
- Поедешь учиться, там разберешься. А я и сам недалеко вижу. Знаю одно: дорого человеку то, что сделано своими руками.
- Дом?
- И дом, и семья, и колхоз.
- А если выше взять - значит, и государство.
- Ну, ты опять на облака полез, - усмехнулся Иван. - Ты про это с Сидором Крючком потолкуй. Он любит.
Задом, на четвереньках, дядя Иван выбрался из шалаша. Поднявшись, потянулся так, что захрустели кости.
- Наговорился я с тобой, Игорь, аж язык заболел. Хуже, чем на покосе, умаялся. Вылезай, пора уже нам.
Пошли по тропинке, среди смутно белеющих в темноте стволов яблонь. Издалека услышали храп деда Крючка. Возле большого шалаша, похожего на стог сена, дядя Иван остановился, позвал:
- Дед, а дед!
- Ктой-то? Ты, что ли? - раздался недовольный, хриплый тол ос.
- Я самый, вылазь.
- Поспать не дал, черт баламутный, - ворчал дед, одной рукой поддергивая короткие портки, другой мелко крестя рот. - Ты, Ванька, завсегда до срока приходишь.
- Во-на! Уже вторые петухи пели.
- А темень-то, ядрена лапоть!
- Пасмурь.
Голова у деда почти совсем лысая, только на висках торчат редкие волоски. Лицо худое, вытянутое. Маленькие глазки запрятаны глубоко под надбровными дугами. Шея у него длинная и морщинистая, как у ощипанного петуха. Дед сутулится, посконная рубаха на спине бугрится горбом.
- Кто это с тобой? - спросил Крючок.
- Племяш.
- Гришкин сын, значит? Чего к нам-то пожаловал?
- Так, отдохнуть.
- А Гришка… Григорь Митрич как тама? Все в начальствах ходют?
- Все ходит, - улыбнулся Игорь.
- Вишь ты, ядрена лапоть, деревня наша какая! Куды ни глянь, хоть в Одуев, хоть в Тулу, хоть в Москву, - везде наши есть. Стояловские ребята головастые. Степка Ермаков, мой сосед, полковник теперича, во как! А я же его, голодранца, крапивой порол. Без отца рос малый. Ну, его мать, Акулина, завсегда на такое дело меня звала. Я же по деревне первейший воспитатель был. И отцу твоему тоже вкладывал… Гришка, он шустрый стервец был.
- Погоди, дед, - прервал дядя Иван. - Загибаешь ведь ты.
- Да накажи меня бог! Гришку-то кто же, как не я воспитывал? Такой шпингалет вострый, разов пять я его в своем огороде ловил, уши драл… А ты заметь, Иван, к кому я руки приложил, все в начальство вышли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282