Жозеф не появился даже к ужину, но и без него вечер имел огромный успех.
— Важно то, — сказала маркиза Мари-Лор, — что весь Париж собрался здесь, чтобы отпраздновать его освобождение и признание невиновным. Но единственный человек, которого он действительно жаждет увидеть, — это вы. Мари-Лор улыбнулась. Едва ли здесь был «весь Париж», подумала она, сравнивая шумные улицы города с толпой разодетых и знатных людей в парадной гостиной. Париж маркизы был очень мал. — Пойду наверх взглянуть на Софи, — сказала она. — Я скоро вернусь. Она знала, что дочь еще не скоро проснется. Но Мари-Лор уже устала от гостей. После американского посла знакомство с кем-нибудь еще обернулось бы разочарованием. «Надо позвать Клодин, чтобы она помогла снять платье», — подумала она, обводя беспокойным взглядом голубую спальню, в тысячный раз проверяя, все ли готово к завтрашнему дню.
Глупо сидеть здесь в этом платье. Пышные юбки не поместятся в качалке, и нелепо кормить Софи облаченной во всю эту красоту, как роскошно разодетая Мария Антуанетта, позирующая с детьми для семейного портрета. Но снять платье — значило для нее приблизить конец. Она понимала, что эта женщина в элегантном платье и драгоценностях — не она, но ничего не могла с собой поделать. Мари-Лор хотелось выглядеть так еще некоторое время. Пока Жозеф не вернется домой.
Прошло около часа, и за окном стемнело. Проснулась Софи. Мари-Лор зажгла лампу. Осторожно, аккуратно накинула на себя полотенца, опустилась вместе со своими широкими юбками на краешек кресла-качалки и поднесла голодного ребенка к груди.
— Красиво, не правда ли, дорогая? — прошептала она, когда дитя зачарованно уставилось на сапфировое колье, хлопая по нему кулачком.
Раздавшийся в комнате тихий звук заставил Мари-Лор вздрогнуть и поднять глаза. Как долго простоял Жозеф, прислонившись к косяку, сложив на груди руки?
— Прости, что подглядываю, но я просто забылся, глядя на вас обеих. Я был на приеме, — добавил он. — Должен был поговорить с людьми, с Жанной и, конечно, с месье Франклином.
— Конечно, — согласилась Мари-Лор. Если бы она осталась с ним, то всегда бы ждала, пока он наговорится с «людьми». Но сейчас она не станет об этом думать. — Иди сюда, — позвала Мари-Лор, — можешь посмотреть на Софи.
Он встал позади нее и наклонился к ребенку.
— У нее голубые глаза.
— Сначала мы думали, что они голубые потому, что такие у всех младенцев, — ответила она. — Все думали, что у нее будут черные глаза, потому что она похожа на тебя. — Но Софи удивила нас.
— Твои глаза. — Голос, у Жозефа дрогнул. — Она похожа сразу и на меня и на тебя. Удивительно.
— Она скоро начнет улыбаться. Она родилась раньше времени и больше похожа на шестинедельную, чем десятинедельную. Так говорит мадам Рашель. Но у Софи очень хороший аппетит.
Словно демонстрируя свое искусство, малышка прикрыла глаза и энергично засосала. Мари-Лор поморщилась.
— О, — ласково заговорила она, — полегче, дорогая. Помедленнее, помедленнее.
— Это больно? — с беспокойством спросил ветеран дуэлей и военных действий.
— Иногда. Да, немножко. Но эту боль не назовешь неприятной.
Мари-Лор улыбнулась, устраивая Софи на плече. Жозеф молчал, очарованный и несколько оробевший от таинственных манипуляций, которые производила Мари-Лор, — отрыжка, подмывание, пеленание.
— Теперь ее можно уложить спать. — Мари-Лор едва не спросила, не хочет ли Жозеф подержать ребенка, но сдержалась, молча наблюдая, как он склонился над задрапированной кружевами плетеной корзиной и поцеловал свою дочь.
Они стояли в нескольких футах друг от друга посередине голубой спальни, смущенные и решительные, как в первую ночь. Мари-Лор сбросила накинутые на нее полотенца.
— Я боялась испортить платье, — тихо объяснила она. — На него, знаешь ли, затрачено столько труда.
Прерывисто дыша, Жозеф шагнул к ней.
— Оно прекрасно. Ты — прекрасна. — Он потянул за ленту на лифе. — Позволь мне развязать.
Одежда — шелк, ленты и кружева медленно опадали на темный ковер, как лепестки цветка от дуновения ветерка. Мари-Лор стало немного страшно, когда были сброшены корсет, кринолин и нижние юбки. Как он отнесется к ее покруглевшему животу, от которого она еще не избавилась? Но Жозеф восхищенно улыбнулся и наклонился, чтобы поцеловать его. Выпрямившись, он сжал руками ее потяжелевшие груди и тоже поцеловал их.
— Стой спокойно, — чуть охрипшим голосом сказала она, быстро развязывая его галстук, — теперь моя очередь раздевать тебя.
Камзол, жилет, башмаки, чулки, рубашка. Она слегка прикасалась губами к его шее, груди и животу, чувствуя, как напрягаются его мускулы.
— У тебя это хорошо получается, — сказал Жозеф, когда Мари-Лор наклонилась, чтобы расстегнуть его панталоны. — Я имею в виду, — засмеялся он, — расстегивать пуговицы.
Но конечно, он имел в виду не только это. Они посмотрели друг на друга, и она стала спускать панталоны с его бедер.
— Нет, — добавил он. — Я хотел сказать, что ты хороша во всем — как говорила о тебе та горничная. Ты мне об этом писала. Помнишь?
«Хороша в постели», как не особенно изящно выразилась Клодин. Что же, вероятно, это так. Дрожь пробежала по телу Мари-Лор, ее расстроило и в то же время возбудило то, что он так холодно оценивал ее.
И тут она забыла обо всем. Гибкий и прекрасный, упругий и возбужденный, он словно расцветал под ее взглядом. «Какой красивый, — думала Мари-Лор. — Элегантный, как турецкая сабля султана. Как хорошо видна каждая вена, так мило вылепленная на темной плоти». Она, по-прежнему стоя на коленях, смело и в то же время робко вобрала его в свой рот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97