Но они оба ошибались, истина заключалась в том, что они нуждались в помощи друг друга — чтобы понять, что с ними происходит, найти пределы страсти, грозящей поглотить их. Они все еще совершали открытия, все еще учились радостям предлагать и отдавать, требовать и брать.
Его не удивило, что надо учиться отдавать, а великим откровением стало то, что брать тоже не очень просто. В этом было что-то бесстыдно интимное, какое-то восхитительное смирение в выражении своих желаний. Даже, и именно, когда вы хотите что-то такое же таинственное, такое же эфемерное, как кусочек мягкой плоти.
Он хотел ощущать ее груди в своих руках. Как они колышутся. И понимал, что они будут свободны, только если она встанет на четвереньки.
Жозеф оказался прав. О да, именно этого он и хотел — женственного колебания ее грудей. Он слегка похлопывал, брал их в ладони, как фрукты, висящие на дереве, и щупал, как будто определяя их спелость. Он ласкал ее живот и дразнил ее, пробираясь в треугольник между бедрами. Она стонала и вздрагивала. Он сдерживал себя, насколько это ему удавалось, смакуя предвкушение и восхищаясь (быстро улетучивающейся) своей силой воли…
Герцог Юбер хлопал глазами, возможно, спьяну, когда очередной местный мэр или его представитель с непокрытыми головами опускались перед ним на колени. Он должен был подготовиться к церемонии, думала Мари-Лор, но он казался не менее удивленным, чем все остальные, когда поцелуем признавал присутствующих своими вассалами.
Поцелуем. Как мучительно она жаждала поцелуя в эти бесконечные минуты ожидания. «Молчи», — прошептал он. Она не видела его лица. В таком положении она не могла даже пошевелить рукой. А теперь ей запрещают говорить! Значит, оставалось каким-то примитивным способом проявить свое нетерпение: выгнувшись, расставив ноги, вертя тазом и издавая умоляющие звуки.
… Она чувствовала, как краснеет, ее щеки пылали на холодном ветру, когда она вспоминала всю непристойность и вульгарность своего поведения.
Она не могла видеть его, но чувствовала жар его тела. Наконец раздался приглушенный стон — Мари-Лор поняла, что эта невероятная медлительность тоже ему давалась нелегко.
Но когда наконец он вошел в нее, то сделал это быстро и уверенно…
Вассалы нового герцога — грубоватые, рассудительные на вид местные власти из окрестных деревень — торопливо произносили выученные наизусть обеты, списанные их стряпчими из заплесневелых средневековых книг, в которые не заглядывало уже несколько поколений. Им явно хочется поскорее покончить с этой ерундой, думал Жозеф.
Что касается его самого, это могло продолжаться до бесконечности. Пока эти встающие перед ним образы не покинут его. Не говоря уже о чувственных восприятиях, запечатлевшихся, казалось, на каждом нерве и мускуле его тела…
«Давай», — прошептал он, вставая на колени и приподнимая ее. Она откинулась назад на его грудь, прижимаясь ягодицами к его бедрам и паху. Откинув ее волосы, Жозеф припал поцелуем к ее шее, не переставая ласкать грудь и живот. Ближе, еще ближе…
Едва ли кто понимал, что бормочут со скучающим видом эти джентльмены, подумала Мари-Лор. Хорошо, что Николя заранее объяснил, что каждый из них клянется быть «хорошим, верным и преданным вассалом моему сюзерену герцогу и его наследникам…».
Его наследникам. Кто-то во дворе фыркнул. Герцогиня бросила на толпу гневный взгляд. Бертранда толкнула Николя в бок и пожала плечами.
Ужасные допотопные фразы. И в то же время слова, которые она сумела разобрать, находили отклик в ее сознании.
… Ибо в том, как он держал ее, чувствовались власть, сила завоевателя, высокомерие собственника. Она всем телом стремилась вобрать его в себя, она чувствовала каждую его жилку, а он по-прежнему входил все глубже и глубже в ее чрево.
Боже, как ей хотелось, чтобы он излил в него всего себя.
У нее перехватило дыхание. До этой минуты она не признавалась себе, как сильно ей хочется это ощутить.
Но она не могла этого хотеть. Было бы безумием хотеть этого. Да, да, она, конечно, хотела его, всего, целиком… но не так, чтобы разрушить свою жизнь или погубить себя. Нет. Это было просто невозможно, даже если отказать себе в этом значило бы обречь себя на невероятные страдания. Она должна радоваться, должна быть благодарна за то, что он был так осторожен… Но она не испытывала благодарности.
Мари-Лор заставила себя разжать зубы, вдохнуть полной грудью и взять себя в руки. А сейчас, подумала она, ей следует быть благодарной за этот острый приступ разочарования, вернувший ее в реальность.
Бесконечная церемония все-таки подошла к концу. Для ее участников будет дан торжественный обед. Пора снова браться за работу.
Кажется, подумал Жозеф, они заканчивают свои клятвы. Монотонное бормотание подходило к концу.
«… Хранить его тайны, не причинять ему вреда, всеми силами обеспечивать ему его честные доходы и не предавать его и не уклоняться от его суда».
Не предавать и не уклоняться…
И хранить его тайны…
— И хотя бы получить за это хороший обед, — шепнул Робер Мари-Лор. Она хихикнула, и месье Коле шикнул на обоих.
— И хороший обед — это все, что они получат, — сказал Николя вечером, когда в судомойню принесли груду грязных тарелок. — Я уже слышал, как в деревне ворчали, называя нового герцога скрягой. Он даже не снизил крестьянам налоги, как по традиции это делает каждый джентльмен, принимая свой титул.
«Вот что значит иметь дело с аристократами, — подумала Мари-Лор. — Они всегда обманывают тебя и не отдают того, что тебе должны».
— Нет, — сказал он ей в ту ночь. — Ни в коем случае. — Мари-Лор не удивилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97