– Мисс Кэтлин, поговорите с ним! Он страсть как вас любит, он сможет позаботиться о вас и о Скотте.
– Посмотрим. А сейчас спи, Ханна, и пообещай, что не будешь ни о чем волноваться.
– Хорошо, мисс Кэтлин, не буду. Спасибо вам. Мне уже лучше, я, пожалуй, посплю. – Старая негритянка умиротворенно закрыла глаза.
Ханна умерла на закате. На третий день ее похоронили на семейном кладбище позади беседки, рядом с могилами, в которых покоился прах Луи и Абигайль. Сан-Суси был ее единственным домом, Ханна родилась в негритянском бараке в 1790 году, когда обширное поместье принадлежало еще деду Луи, с тех пор она успела вырастить три поколения Борегаров.
Солнце клонилось к горизонту, закатные лучи, проникая в высокие окна, заливали комнату розовым светом. Кэтлин в черном платье сидела в библиотеке одна. После похорон Ханны она отправила Скотта в гости к Джонни Джексону и пришла сюда, чтобы посидеть в одиночестве.
– Но, мама, я хочу остаться с тобой, – попытался возразить Скотт, – я тебе нужен.
– Дорогой, конечно, ты мне нужен, но мне бы хотелось немного побыть одной. Пообедай у Джексонов, со мной все будет в порядке.
– Хорошо, мама, но ровно в девять я вернусь. Пока меня не будет, отдохни хоть немного. – Мальчик поцеловал мать в щеку, в его темных глазах светились любовь и участие.
Кэтлин взъерошила его густые темные волосы.
– Обещаю, дорогой. А теперь беги.
Сейчас, оставшись одна, Кэтлин уже пожалела, что отослала сына. Ей было одиноко, она чувствовала себя потерянной. Большой старый дом, в котором некогда кипела жизнь, затих и непривычно опустел, о прежних счастливых временах остались лишь воспоминания. Там, где на плодородных полях когда-то трудились сотни рабов, теперь копошились только Уиллард и Минни. Пожилая пара терпеливо возделывала оскудевшую землю, чтобы вырастить хоть что-нибудь. Война наложила свой трагический отпечаток и на внутреннее убранство особняка. Просторные комнаты с высокими потолками, где когда-то шумели балы и собирался весь цвет натчезского общества, где когда-то по полированным мраморным полам порхали нарядные пары, где на званых обедах лились рекой лучшие вина, теперь стояли опустевшие. Часть мебели и хрустальных канделябров пришлось продать, чтобы заплатить огромные и постоянно растущие налоги.
Немногочисленные обитатели поместья Сан-Суси были далеко не единственными, кто переживал трудные времена. Бекки Джексон, которую война сделала вдовой, приходилось еще тяжелее. Чтобы прокормить двоих детей, она стала сдавать комнаты в фамильном особняке и сама готовила для постояльцев еду. Джулия Бейтс и ее любимый Калеб по-прежнему любили друг друга и были вместе, но Калеб, лишившийся на войне обеих рук, стал лишь тенью себя прежнего. Он сделался угрюмым, молчаливым. Джулия с грустью наблюдала перемены, произошедшие с ее мужем, но была не в силах ему помочь. Инфляция довела до грани нищеты даже самых богатых в прошлом плантаторов. Деньги Конфедерации превратились в никчемные бумажки, пригодные разве что на растопку камина.
Во всем штате Миссисипи было трудно найти семью, которая не потеряла бы на войне одного, а то и нескольких своих членов, – таков был трагический итог одной из самых жестоких войн.
Былое великолепие Юга отошло в прошлое, и Кэтлин осознавала это особенно остро. Она потеряла почти всех, кого любила. Родители, Хантер, Дэниел, Ханна – все умерли, никого не осталось. Никого, кроме Доусона.
Думая о том, что рассказала ей Ханна, Кэтлин покачала головой, у нее на глазах выступили слезы. Бедный, хороший Доусон, он ни разу ни словом не обмолвился о том, что сказал тогда Луи Борегар. Он ушел от нее потому, что слишком сильно ее любил. Как мог отец поступить так жестоко? Отец не желал ей зла, наоборот, он ее любил и думал, что делает то, что для нее лучше. «Ах, папа, папа, ты совершил ошибку, – думала она, – но кто из нас их не совершал? Я тоже причиняла людям боль и по-прежнему продолжаю причинять». Она думала о себе и Хантере, о том, как годами заставляла его страдать. Затем ее мысли вернулись к Доусону. Он все еще ее любит.
– Ах, Доусон, Доусон! – произнесла Кэтлин вслух, вставая. Она достала носовой платок, вытерла слезы и решительно сказала: – Хватит слез, их и так уже пролито слишком много.
Кэтлин поднялась в свою комнату, сняла траурное платье и бросила его на кровать. Затем нагрела воды и наполнила ванну. «Пусть теплая вода залечит мои раны», – думала она, погружаясь в ванну. Кэтлин закрыла глаза и несколько минут просто лежала в воде, наслаждаясь ее успокаивающим действием. Закончив мыться, она с улыбкой вылезла из воды, быстро вытерлась, подошла к гардеробу и выбрала самое красивое из своих платьев. С крошечными пуговичками пришлось повозиться – Кэтлин впервые в жизни сама застегивала на себе платье, – но улыбка не сходила с ее губ.
По ее просьбе Уиллард подал к парадному входу одноконную коляску.
– Давайте я вас отвезу, мисс Кэтлин, – предложил старый слуга.
Кэтлин улыбнулась:
– Спасибо, Уиллард, но я сама справлюсь. – Помахав ему рукой, она села в коляску и взяла поводья. – До свидания.
Глава 36
Доусон Блейкли в одиночестве сидел в библиотеке в своем большом особняке, расположенном на самом краю обрыва. На коленях у Доусона лежала раскрытая книга, но он не читал: он сидел с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник кресла, и лениво раздумывал над вопросом, стоит или не стоит идти обедать. Решив наконец, что не стоит, он улыбнулся и задремал, подумав, перед тем как заснуть: «Кажется, я старею».
Кэтлин постучалась в парадную дверь. Ей открыл Джим, самый старый и преданный слуга Доусона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99