Был, как мне помнится, июнь, над городом висела теплая дымка, повсюду было разлито ослепительное сияние, деревья уже оделись пышной листвой, на улицах толпилось множество людей, и длинные вереницы экипажей катились по мостовой, возвращаясь в Версаль после скачек. Король Людовик Шестнадцатый и его молодая королева Мария-Антуанетта были коронованы всего год назад, однако при дворе, как рассказал мне отец, уже произошли изменения – прежний строгий тон был забыт, королева ввела моду на балы и оперу, а брат короля граф д'Артуа вместе со своим кузеном герцогом Шартрским соперничали друг с другом в новом спортивном увлечении, столь популярном в Англии, – скачках. Возможно, думала я, нетерпеливо выглядывая из окна экипажа, я тоже увижу какого-нибудь герцога или герцогиню, возвращающихся со скачек; может быть, эти молодые кавалеры, которые пробираются сквозь толпу на площади Людовика Пятнадцатого перед Тюильрийским дворцом, и есть братья короля? Я указала на них отцу, но он только рассмеялся.
– Это лакеи, – объяснил он мне, – или парикмахеры. Все они обезьянничают, подражают своим господам. Разве можно увидеть принца крови среди толпы, да еще пешим?
Дилижанс высадил нас на конечном пункте, на улице Буле. Здесь царили суета и неразбериха, но не было никого, кого можно было бы назвать кавалером или даже парикмахером. На узких улицах скверно пахло, иногда посреди дороги текла широкая канава, собиравшая в себя всякие отбросы; многочисленные нищие протягивали руки за подаянием. Я помню внезапное чувство страха, охватившее меня, когда отец отвернулся, чтобы распорядиться насчет нашего багажа, и в тот же момент между нами протиснулась какая-то женщина с двумя босоногими ребятишками, которая требовала денег. Когда я отшатнулась, она погрозила мне кулаком и выругалась. Это был не тот Париж, которого я ожидала, где царило сплошное веселье и смех, где люди ездили в оперу и горели яркие огни.
Отец имел обыкновение останавливаться в гостинице «Шеваль Руж» на улице Сен-Дени, возле церкви Сен-Лё и Центрального рынка. Туда он меня и отвел, и здесь мы жили все три дня нашего пребывания в Париже.
Должна признаться, я была разочарована. Мы почти не выходили из гостиницы, где постоянно толпились люди – беднейшие из бедных – и скверно пахло, а если и выходили, то только в лавки и на склады, где у отца были дела. Раньше я считала, что наши углежоги из Ла-Пьера грубые люди, но они казались вежливыми и любезными по сравнению с теми, что толклись на улицах Парижа, – здесь тебя бесцеремонно пихали, не думая извиняться, и к тому же нагло смотрели на тебя во все глаза. Несмотря на то что я была еще ребенком, я не смела показаться на улице одна и все время держалась возле отца или сидела в своей комнате в «Шеваль Руж».
В последний вечер нашего пребывания в Париже отец повел меня на площадь Порт Сен-Мартен, чтобы посмотреть, как подъезжают кареты и другие экипажи к началу представления в опере, и это действительно был другой Париж, ничуть не похожий на нищий квартал вокруг нашей гостиницы. Блестящие дамы в брильянтах, украшающих их голые плечи и грудь, выходили из экипажей, сопровождаемые кавалерами, так же роскошно одетыми, как и они сами. Весь этот блеск, все великолепие красок, оживленные голоса, аффектированная речь – можно было подумать, что они разговаривают на другом языке, их французский был совсем не похож на наш, – то, как двигались эти дамы, как они поддерживали юбки, как важно выступали рядом с ними кавалеры, покрикивая: «Расступись, дорогу госпоже маркизе!» – расталкивая толпу, собравшуюся на ступеньках оперы, – все это казалось мне нереальным. Эти блестящие дамы и кавалеры распространяли вокруг себя странный экзотический аромат, напоминающий запах увядших цветов, чьи лепестки сморщились и потеряли свежесть, и этот густой душный запах смешивался с запахом грязи и пота, исходившим от тех, кто стоял возле нас, теснясь и толкаясь, так же как и мы сами, в своем упрямом желании увидеть королеву.
Наконец подъехала ее карета, запряженная четверкой великолепных лошадей, лакеи спрыгнули с запяток, чтобы отворить дверцы, и тут же, неизвестно откуда, появились придворные слуги, которые старались оттеснить толпу любопытных с помощью длинных палок.
Первым из кареты вышел брат короля, герцог д'Артуа, – король, как всем было известно, не любил оперы и никогда там не бывал. Это был толстый бело-розовый юноша в атласном камзоле, сплошь покрытом звездами и орденами. За ним следовала молодая женщина в розовом платье с огромным брильянтом в напудренных волосах и высокомерным, презрительным выражением лица. Позже мы узнали, что это была графиня де Полиньяк, близкая подруга королевы. Затем, после короткой паузы, я увидела и саму королеву, она вышла из кареты последней. Королева была вся в белом, на шее и в волосах у нее сверкали брильянты, ее светлые голубые глаза скользнули по толпе взором, выражающим полное безразличие. Опираясь на руку графа д'Артуа, она сошла на землю и исчезла из виду – такая миниатюрная, хрупкая и изящная, похожая на фарфоровые статуэтки, которые показывал мне утром отец, они были выставлены в витрине лавки его знакомого купца.
– Ну вот, – сказал мне отец, – теперь ты удовлетворена?
Я даже не могла сказать, получила ли я какое-нибудь удовольствие. Я словно бы заглянула в другой мир. Неужели эти люди тоже едят, думала я, раздеваются, отправляют те же самые функции, что и мы? Этому невозможно было поверить.
Остаток вечера мы провели, гуляя по улицам, чтобы «остыть», как выразился отец, и как раз в тот момент, когда мы остановились на минутку на улице Сент-Оноре, разговаривая с одним из знакомых отца, я увидела, как к нам приближается знакомая фигура, облаченная в великолепный мундир корпуса аркебузьеров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128