– Естественно, ее цель убрать меня и назначить на мое место Беркли.– Неужели ты будешь возражать? По-моему, осада Плимута не принесла тебе большого удовлетворения.– Пусть Беркли берет Плимут. Но я вовсе не собираюсь ложиться кверху брюхом и ждать, когда совет принца, как кость, бросит мне какую-нибудь второстепенную должность. Меня назначил на этот пост Его Величество король!– У Его Величества теперь, видимо, много своих забот. Кто этот Кромвель, о котором столько говорят?– Еще один чертов пуританин, вообразивший, будто на него возложена миссия. Про него говорят, будто он каждый вечер говорит со Всевышним, но я-то думаю, он просто пьет за закрытыми дверями. Однако он хороший солдат. И он, и Фэрфакс. Поэтому их новая образцовая армия быстро сделает из нашей шайки котлету.– И зная все это, ты ссоришься с друзьями?– Какие они друзья? Просто кучка мерзавцев, готовых в любую минуту укусить меня. Так я им прямо и сказал.Возражать было бессмысленно, к тому же, рана сделала его особенно раздражительным. Я спросила, какие новости от Дика. Ричард показал мне потрепанное письмо от учителя и копию своего письма с наставлениями, которое он отправил Герберту Эшли. В нем не было ни одного ласкового или ободряющего слова. Я успела прочитать только следующее: «Чтобы продолжать образование, ему следует постоянно и с усердием упражняться в изучении французского языка, чтении и арифметике, а также в верховой езде, фехтовании и танцах. Все это соответствует моему желанию, и если он будет исполнять мою волю для собственной же пользы, я позабочусь о том, чтобы он не испытывал недостатка ни в чем. Но ежели увижу, что он хотя бы в чем-нибудь не повинуется моим приказаниям, я не дам ему более ни пенни и перестану считать его своим сыном».Я свернула письмо и убрала его в ящичек, стоявший рядом с Ричардом, который он тотчас же запер.– Неужели ты рассчитываешь таким образом добиться его любви?– Мне не нужна любовь, я хочу добиться послушания.– К Джо ты относился совсем по-другому. Даже к племяннику Джеку ты куда снисходительнее.– Таких, каким был Джо, один на тысячу, а Джек немного напоминает мне его. Когда бедняга Бевил пал при Лансдауне, этот парнишка дрался, как тигр, а ведь ему было тогда около пятнадцати, как Дику теперь. Я люблю этих мальчишек, потому что они ведут себя, как мужчины. В то время, как Дик, мой сын и наследник, дрожит, стоит мне заговорить с ним, и хнычет при виде крови. У меня нет повода для отцовской гордости.Вот так бывает в жизни. Ссора. Удар. Детский плач. И в течение пятнадцати лет в жилах несчастного ребенка течет отравленная кровь. Я не знаю лекарства, способного вылечить их взаимную неприязнь. Может быть, время и расстояние немного затянут рану, которая при близком общении постоянно кровоточит.Ричард снова поцеловал мне руку.– Давай забудем молодого Дика Гренвиля, – попросил он. – Ведь не у него же в бедре сидит целая дюжина осколков.Не было на свете пациента хуже Ричарда Гренвиля, и не родилась еще сестра милосердия, способная так хладнокровно относиться к стонам, угрозам и проклятьям, как Матти. Моя роль, возможно, не была такой трудной, но тоже требовала большой выдержки. Благодаря тому, что я женщина, он не запускал мне в голову шпорами, как проделывал иногда со своими бедными офицерами. Но мне частенько доставалось за то, что я была из семьи Гаррис, он попрекал меня тем, что я родилась и выросла в юго-восточном Корнуолле, где все женщины – ведьмы и склочницы, а мужчины – трусы и дезертиры, во всяком случае, Ричард так считал.– За исключением северного побережья, Корнуолл – самое никчемное место, – говаривал он.Видя, что я не сержусь и не раздражаюсь, он начинал искать новые способы досадить мне, а для больного это плохо и вредно. Я, однако, прекрасно его понимала, потому что семнадцать лет назад мне частенько хотелось вести себя именно так, только тогда мне не хватало смелости дать себе волю.Ричард провел в постели около пяти недель, и в конце мая мог уже ходить по камнате, опираясь на палку и понося своих офицеров за безделье.А когда он впервые спустился вниз, от них полетели пух и перья. Сцена напоминала драку индюков на птичьем дворе. Никогда не доводилось мне видеть боевых офицеров, майоров и полковников в таком состоянии, как в то раннее майское утро, когда он нещадно трепал их. Они только жалобно поглядывали на дверь, как нашкодившие школьники. Видно было, что на уме у них только одно – как бы поскорее сбежать. Но оказалось, что я была неправа. Меня вывозили на небольшую прогулку по городу, и, вернувшись, я сразу высказала им свое сочувствие. Однако все офицеры до единого выразили радость по поводу прекрасного состояния духа и здоровья своего командующего.– Как хорошо, что генерал бодр по-прежнему, – сказал один полковник от инфантерии. – Еще месяц назад я даже не смел на это надеяться.– Выходит, вы не держите на него зла? – спросила я. – Ну, за все то, что он наговорил вам утром?– Зла? – полковник очень удивился. – С какой стати? Генерал просто размялся немного.Воистину, образ мысли профессиональных вояк мне решительно недоступен.– Когда дядя сердит и всех распекает, это очень хороший признак, – объяснил мне племянник Ричарда Джек. – Обычно это означает, что он доволен. Вот если он улыбается и рассыпается в любезностях, тогда жди беды, того и гляди, можешь оказаться под арестом. Одного офицера он распекал без передышки минут пятнадцать, а вечером того же дня произвел в капитаны. Потом к нему привели пленного, какого-то сквайра, кажется, из Барнстейпла, который должен был дяде какие-то деньги, тот встретил его улыбками, угостил вином, а через пару часов сквайра повесили на дереве в Букланде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124