кто-то отравил юношу.
Всю вторую половину ночи она провела, обтирая Симона холодной водой с головы до ног. Он метался в бреду, желудок не принимал ни воды, ни пищи, боль не утихала, дыхание было тяжелым и частым, губы запеклись, а кожа стала сухой, как пергамент.
Алана пришла в отчаяние. Мать часто предупреждала ее, что это крайне опасные признаки.
Она могла бы помочь больному, если бы заставила его каким-либо образом выпить побольше отвара. И вдруг, набравшись решимости, она взяла камышинку и опустила ее в кубок с отваром. Так, поддерживая ее пальцем, Алана смогла заставить жидкость затекать в камышинку, а потом капать в уголок рта больного. С неистощимым терпением сидела она рядом с ним час за часом, молясь, чтобы он смог проглотить достаточное количество отвара и боли прекратились бы.
Три долгих дня девушка провела у постели Симона, не смыкая глаз. Нередко Меррик нависал над нею зловещей тенью. Трудно было сосредоточиться, зная, что он наблюдает за каждым ее движением. Несколько раз он приказывал ей пойти отдохнуть, позволив кому-нибудь другому занять ее место. Алана решительно отказывалась. Она полагала уже, что не сможет спасти мальчика, но хотела, чтобы Меррик поверил: она не обманывала его, ее намерения спасти Симона были искренними.
Вечером третьего дня старания Аланы были вознаграждены: жар у Симона спал, дыхание нормализовалось. Он погрузился в глубокий и спокойный сон.
Алана поняла: кризис миновал. Невыразимое облегчение захлестнуло ее. Меррик пошел в большой зал на ужин. Цепенея от усталости, она решила вздремнуть, совсем немного. Поистине, Алана не могла припомнить, когда еще так уставала. Нужно отдохнуть, хотя бы минутку…
Меррик нашел девушку погрузившейся в глубокий сон. Она сидела у постели Симона на низком стуле, склонив голову на колени. Он сразу понял, что Алана уснула.
Меррик подошел к постели, стараясь не шуметь. Взгляд рыцаря упал на племянника, и в глазах у него вспыхнула надежда: лицо у мальчика уже не было воспалено от жара. Казалось, он мирно спит. Прикоснувшись ко лбу паренька, Меррик испустил вздох глубочайшего облегчения. Хвала Господу, жар спал!
Он задержал взгляд на Алане. Как ни старался Меррик ожесточить свое сердце, ее поза странным образом тронула его. Девушка подложила одну руку под щеку, а другая, сжатая в кулачок, осталась среди смятых простынь.
— Саксонка, — еле слышно позвал девушку Меррик.
Помедлив, с не свойственной ему нерешительностью он слегка потряс ее за плечо.
— Саксонка, — произнес он снова, уже чуть громче.
Но девушка так и не пошевелилась.
Она смертельно устала, мрачно догадался рыцарь, и это вовсе не удивительно! Ведь Алана отказывалась позволить кому-либо другому ухаживать за Симоном. Никогда прежде не встречалась ему такая упрямая девица! Меррик думал о ней со смешанным чувством раздражения и невольного уважения. Нет, он не мог не оценить ее заботу о Симоне. Если бы не она, парень, наверное, уже лежал бы в сырой земле!
Меррик сошел вниз, чтобы позвать служанку, которая должна была бы посидеть с Симоном, и вернулся в комнату. Поколебавшись, он наклонился и взял Алану на руки. Боже милостивый! Да она была не тяжелее ребенка!
В своей спальне он откинул меховое одеяло с постели и осторожно опустил девушку на ложе, быстро снял с ее ног жалкое подобие башмаков и бросил на пол, неодобрительно поджав губы. На этом он не остановился и снял с нее платье, а затем и рубашку. Одежда у нее оказалась такой поношенной, что кое-где просто расползалась на нитки, и это не ускользнуло от взгляда Меррика. Хотя его руки действовали осторожно и неторопливо, белью Аланы был нанесен непоправимый ущерб.
Сердце у него странно сжалось. Алана лежала перед ним — удивительное пиршество, приготовленное для него одного. Меррик не был бы мужчиной, если бы это чудесное зрелище не вызвало у него желания. Она немного пополнела за то недолгое время, что провела в замке.
Грудь девушки поднималась и опадала с каждым вздохом. Маленькие округлости совершенной формы были увенчаны бледно-розовыми сосками. Внизу ровного живота темно-золотистые завитки прикрывали сладостное сокровище, таившееся между смыкавшимися бедрами. Несмотря на хрупкость девушки, была в ее теле женственная мягкость, которая затронула изголодавшуюся мужскую сущность рыцаря. Безупречная кожа саксонки казалась бледной. Меррик знал, что прикоснись он, к ней, и сразу почувствует теплоту и шелковистость кожи. Кровь закипела в его жилах и прилила к чреслам, заставив затвердеть плоть.
Он ничего не мог с собой поделать. Нежные полные губы девушки, влажные, как утренняя заря, были слегка приоткрыты, словно она просила, чтобы ее поцеловали пылко и проникновенно. И как хотелось ему самозабвенно поцеловать саксонку, пока она в беспамятстве, ощутить вкус этих губ и неосознанный отклик девушки на его прикосновения… глубоко и сильно погрузиться в нее, изливая свою страсть…
Подушечкой пальца он дотронулся до маленького тугого бутона. Глаза Меррика удовлетворенно блеснули: даже во сне Алана отзывалась на его ласку. Она могла без конца бросать ему вызов и сколь угодно долго противиться, но тело ее не было так равнодушно к нему, как она притворялась.
Улыбка скользнула по губам рыцаря. Если бы саксонка видела, что он так смотрит на нее и так нежно прикасается к ней, то уже дала бы волю своему острому язычку! Мрачная решимость вдруг овладела Мерриком.
Он не прикоснется к девушке этой ночью — даже пальцем! — потому что хочет подвести ее постепенно к вершине наслаждения и услышать сладостные стоны и слова страсти, которые невольно сорвутся с ее уст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95