– Вы, цыгане, обожаете золото, верно? Думаю, это вполне приличное вознаграждение за твои услуги. Давай расстанемся без гнева...
Но Маделейн очень разгневалась. Черная горечь воспламенила ее кровь, выжгла сердечную боль. Он никогда не узнает... никогда не узнает о том, как сильно она его любила!
Взгляд Маделейн остановился на лежавшем у ее ног тугом мешочке.
– Я не хочу твоего золота. И я его не возьму, – ровным голосом проговорила она. – И я обещаю тебе, Джеймс: ты еще пожалеешь!
– Неужели? – Он скучающе пожал плечами. – Не думаю. Есть и другие женщины в мире, кроме тебя, Маделейн, такие же красивые, как ты!
– Зато я ношу сына. Твоего сына! Твоего единственного сына!
– Ты носишь ублюдка!
Слова хлестнули ее, точно пощечина. Глаза графа были холодны как лед. Господи, подумала она, неужели в нем нет и капли чувства?
Маделейн облизнула сухие губы. Отбросив в сторону простыню, она поднялась с постели и, не стыдясь своей наготы, встала прямо перед ним.
Руки Маделейн метнулись к его лицу. Но она даже не попыталась коснуться его. С ее уст полился поток цыганской речи, в которой она выплеснула бурю, бушевавшую в ее груди.
Джеймсу стало не по себе. Глаза его нервно замигали. Маделейн тотчас заметила это – слишком хорошо она знала его, чтобы не понять, как ему сейчас страшно.
Голос ее набирал силу и звучность. Руки взметнулись и замерли, обвиняющим жестом указывая на графа.
Напряжение в комнате нарастало, как перед грозой.
И когда зазвучал ее голос, он наконец стряхнул с себя оцепенение, навис над ней, словно грозовая туча, и мощные руки с яростной силой впились в хрупкие плечи Маделейн.
Граф злобно встряхнул ее. Потом еще... и еще. Он тряс ее до тех пор, пока она не замолчала. Голос Маделейн оборвался. Голова запрокинулась. Сейчас она была похожа на сломанный цветок.
Маделейн даже не сделала попытки укрыться от его гнева. Вместо этого она смело подняла на него сверкающие черные глаза.
– Что это? – рявкнул он. – Цыганское проклятие?
Она позволила легкой улыбке появиться на губах.
– Значит, ты поверил?.. Что ж, так тому и быть.
Выругавшись сквозь зубы, он презрительно оттолкнул ее в сторону.
– Ты спятила! – грубо прорычал он. – Такая же сумасшедшая, как эта ваша цыганка-предсказательница Адриана!
Таинственная улыбка снова тронула губы Маделейн. Старуха Адриана нагадала Джеймсу, что его ждет жизнь, полная горя и тоски. И еще сказала, что всего его золота не хватит, чтобы купить себе хоть крупицу счастья.
– Может, так оно и есть, – чуть слышно прошептала Маделейн. – И все же Адриана была права. Тебе никогда не узнать счастья, Джеймс. – Она выразительным жестом опустила руки на свой пока еще плоский живот. – И помни об этом своем сыне, Джеймс, потому что никогда... ты слышишь?.. никогда больше тебе не суждено иметь детей! У тебя не будет ни сына, ни дочери! И ты никогда не узнаешь счастья отцовства!
Лицо его потемнело и стало грозным. В глазах сверкнуло презрение.
– Твое жалкое цыганское проклятие не испугало меня, Маделейн. Я ухожу. А когда вернусь, хочу, чтоб тебя здесь не было. Убирайся! Возвращайся в свой грязный табор, к своим цыганам! Мне наплевать, куда, ты пойдешь. Ты слышишь меня, Маделейн? Мне нет дела до того, что с тобой будет!
Круто повернувшись на каблуках, он направился к двери.
Но Маделейн с проницательностью, свойственной ее народу, успела заметить страх, мелькнувший в его глазах... Теперь настал ее черед уязвить его.
– Запомни мои слова, Джеймс. Я ухожу... и забираю с собой твоего сына. Твоего единственного сына. Ты сам веришь в это. Значит, так тому и быть.
Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной. Вопль Маделейн, полный боли и ярости, разорвал воцарившуюся тишину, эхом раскатился по комнате:
– Будь ты проклят, Джеймс! Гори в аду!
Но даже в то мгновение, когда слова эти сорвались с губ, когда кровь, текущая в жилах, казалось, превратилась в жидкое пламя, Маделейн не могла не понимать того, что творилось в ее сердце.
Силы покинули ее, и Маделейн упала на пол. Жгучие слезы текли по щекам. Она плакала, не замечая, сколько прошло времени, плакала, пока у нее уже не осталось слез.
Когда она наконец подняла голову, вокруг царила тишина.
Маделейн снова потрогала живот, легко, едва касаясь, словно боясь потревожить крошечное существо, спавшее там безмятежным сном. Маделейн знала...
Все будет именно так, как в песне, которую она пела в ту далекую ночь, когда увидела его в первый раз... Из горя и мук родится радость. Утихнет боль в сердце, и счастье вновь вернется в него, чтобы воцариться навек. Ее народ с радостью примет ее обратно. В этом она никогда не сомневалась. Она выносит своего ребенка. Своего сына. Ее. Ее сына!
Но Джеймс не должен об этом узнать... никогда! В этом у нее не было сомнений, как и в том, что завтра взойдет солнце... что внутри ее чрева спит его собственный сын...
А она... она тоже проклята: обречена до последнего вздоха любить его, Джеймса Сент-Брайда!
Глава 1
Рэвенвуд-Холл, 1821 год
– Он же цыган, ты ведь знаешь, Оливия. Дьявольское отродье! Цыган!
Именно так Оливия и стала звать его про себя с самого начала, с того дня, как нанялась на работу в Рэвенвуд-Холл. Вне всякого сомнения, так же звали его и те, кто служил в этом доме задолго до нее, потому что он и был, собственно говоря, цыганом. Цыганским ублюдком, незаконнорожденным сыном старого графа.
Цыган...
Доминик Сент-Брайд.
Вежливо улыбнувшись, Оливия потянулась за кусочком хлеба, составлявшим ее трапезу. Истинный служитель Божий, ее дорогой папа – упокой, Господи, его душу – всегда считал сплетни одним из самых страшных грехов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106