По этой причине с каждым годом икон и книг становилось все меньше,
и часто случалось, что научные экспедиции приезжали обследовать глухие края,
когда все самое ценное было вывезено или же наглухо припрятано от охотников
поживиться ходким товаром.
Тактика, избранная Кудиновым, была по-своему очень умной. Он ездил всегда
один и, заходя в избу, никогда не начинал с прямого вопроса-просьбы, может
ли хозяйка продать или обменять книгу или икону, а расспрашивал ее про
жизнь, про детишек, про огород и про скотину. Василий Васильевич обладал
приятным густым голосом, умел расположить к себе людей, и годами не
слышавшие доброго слова женщины охотно ему обо всем рассказывали. Он
выслушивал их жалобы на местную власть, обещал помочь и действительно
помогал, ходил в поселковые советы, в правления совхозов и колхозов,
потрясал столичным мандатом, которого по старой памяти в провинции боялись,
и выбивал для пенсионерок дрова, комбикорма, сено для коровы и деньги на
ремонт покосившихся изб. Когда же совестливые старухи хотели его
отблагодарить, он просил за труды старые книги, подробно объясняя, что они
нужны ему не для наживы или домашнего украшения, а для научных целей.
Кудинов выезжал обычно в конце весны и странствовал до самых холодов.
Ночевал он где придется, ни дальние расстояния, ни отсутствие дорог его не
смущали, и он забирался в самые глухие края, на стыки районов и областей, в
междуречья, где приезжих не видели годами. Он был упрям и принадлежал к той
редкой, почти уже исчезнувшей в наше время породе людей весьма цельных,
требовательных и к себе, и к другим, не признававших никаких компромиссов и
не имевших снисхождения к человеческой слабости.
Видимо, поэтому однажды у него вышел конфликт с директором института, после
того как тот воспользовался в своей работе кудиновскими материалами без
указания на источник. В сущности, это был рядовой случай, но для
категорически мыслившего Василия Васильевича он оказался ударом не столько
даже потому, что ему было жаль своего труда, сколько потому, что принес
разочарование в людях науки, которых до этого он боготворил. Самолюбивый
ученый не пожелал слушать добрых советов и увещеваний, будто бы в научном
мире все так делают, интеллектуального воровства не потерпел и от
влиятельного шефа ушел, закрыв для себя тем самым путь к совершению научной
карьеры и унеся стойкое отвращение к академической среде.
Сокровенная кудиновская мечта сказать свое слово в науке, однако, не угасла.
Василий Васильевич устроился на ни к чему не обязывающую его работу
внештатного корреспондента в журнале "Наука и религия", писал раз в месяц
дурацкие статейки на темы атеистической морали, а весной продолжал
отправляться в одиночные экспедиции в поисках материала для научной работы,
которой хотел потрясти мир.
Он был неутомим и, случалось, действительно возвращался с редкой находкой,
но, в общем, удачи выпадали ему нечасто. С каждым годом открытые северные
старики становились все более хмурыми и необщительными, все реже его пускали
в дом, и не было речи не о том даже, чтобы купить или получить в подарок
книгу, но попросить кружку молока. Порой после долгих бесплодных дней и
многих километров таежного пути к нему приходило разочарование и мелькала
мысль завязать с этими странствиями, остепениться и пойти на поклон к шефу,
который, чувствуя некоторую свою вину, не раз делал косвенные предложения о
заключении мира на выгодных для гордеца условиях. Но он все откладывал и
откладывал окончательное решение до тех пор, пока однажды в отдаленной
деревне печальная беззубая старуха, зорко оглядев заросшее бородой
кудиновское лицо, не спросила:
- А ты, батюшко, часом не поп?
Кудинов покачал головой.
- Жаль,- сказала старуха.- Иконы - что? Просто доски. Я бы их тебе отдала,
да и книги отдала бы, если б ты старика моего отпел. А может, ты поп
все-таки, да скрываешься? Так ты не таись, я никому сказывать не буду.
И тогда у корреспондента атеистического журнала сверкнула замечательная
мысль, такая простая и очевидная, что он удивился даже, как она не пришла
ему в голову раньше.
Всю зиму Кудинов исправно ходил в церковь, приглядываясь к тому, как служат
священники, он внимательно наблюдал за всеми их действиями, а в особенности
за требами, сверяя все происходящее с настольной книгой священнослужителя,
взятой им в редакционной библиотеке. И то, что поначалу виделось таким
мудреным и сложным, оказалось в конце концов достаточно простым.
В следующий свой сезон он отправился за книгами в новом качестве, выдавая
себя за опального священника, собирающего пожертвования на подпольную
церковь в городе Галиче. Первый раз, когда он надел рясу, его вдруг тронуло
холодком и мелькнуло в голове, что все это не просто так и за свой обман он
расплатится когда-нибудь по самой высокой цене. Но ради той цели, которую
самозванец перед собой поставил, он был готов пойти на все и тревожное
предчувствие отогнал.
Он крестил младенцев и отпевал стариков, его приглашали, когда заболевала
скотина, он служил молебны за здравие и панихиды. Перед ним распахивались
все прежде наглухо закрытые двери: из подполья, из старинных кованых
сундуков и деревянных ларей ему доставали книги и образа. И в глазах этих
старух было столько немой благодарности, что черствое сердце собирателя
смягчалось и, уходя из покосившихся, обреченных на скорую гибель вековых
изб, от женщин, десятилетиями не видевших в медвежьих углах пастырей
бросившей свой народ Церкви, он думал о том, что если Господь и в самом деле
существует, то совершенные им таинства обретут спасительную силу и не будут
поставлены в вину ни ему, ни тем бедным, никому не нужным старухам, которым
он дарил надежду и утешение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70