Каждая деталь вырисована, подчеркнута и, на мой вкус, слишком много краски. Тут же висело объявление - золотом на черном фоне, - в котором говорилось о специальном показе произведений известных анималистов. Рядом с объявлением приветствие: «Добро пожаловать на Мельбурнский кубок!»
Типичная галерея. Таких сотни во всех странах мира. Помещение расположено в глубине улицы, подальше от дороги. Внутри блуждало несколько посетителей, рассматривающих картины. Серые стены, хорошее освещение.
Перед входом в галерею я вдруг заколебался, чувствуя себя так, словно стоял на вершине лыжного трамплина. Я сделал глубокий вдох и переступил порог.
Внутри - зеленый ковер и старинный стол у самой двери. Молодая женщина выдавала маленькие каталоги и щедрые улыбки.
- Проходите, пожалуйста, - пригласила она. - Внизу тоже экспозиция.
Она вручила мне каталог: сложенную блестящую обложку с прикрепленными в середине несколькими листками текста. Я пролистал их. Сто шестьдесят три позиции, последовательно пронумерованные, проставлены названия, фамилии художников и цена. В каталоге указывалось, что на рамах картин, которые уже проданы, будет красная наклейка.
Я учтиво поблагодарил женщину.
- Проходил мимо и решил заглянуть.
Она окинула меня профессиональным взглядом и сразу поняла, что я не отношусь к богатым посетителям. В своем костюме, сшитом по последней моде, она чувствовала себя вполне непринужденно. Типичная австралийка, хотя слишком самоуверенная, чтобы просто стоять при входе.
- Что ж, милости просим! - сказала она.
Я неторопливо пошел по длинному залу, сверяя картины с каталогом. Большая часть их принадлежала кисти австралийских художников, и я понял, что имел в виду Джик, говоря об отчаянной конкуренции. Знатоков своего дела было так же много, как и у нас, в Англии, а то и больше. И уровень кое в чем был выше. Как это бывает, когда смотришь на чужие талантливые произведения, начинаешь сомневаться в собственных возможностях.
В конце зала ступени вели вниз, на стене - большая стрелка и табличка: «Продолжение экспозиции внизу».
Я спустился по ступенькам. Точно такой же ковер, такое же освещение, только не видно посетителей с каталогами в руках.
Здесь оказался не один зал, а анфилада небольших комнат, видно, нельзя было разобрать между ними перегородки. Позади лестницы располагалась контора, где тоже стояли антикварный стол, несколько удобных стульев для возможных клиентов и ряд шкафов. Картины в солидных рамах украшали стены, а не менее солидный мужчина писал что-то в гроссбухе. Он поднял голову, ощутив мое присутствие возле двери.
- Чем могу служить?
- Спасибо. Я просто знакомлюсь с экспозицией.
Он равнодушно вернулся к работе. Мужчина, как и все вокруг, был воплощением респектабельности - совсем другая атмосфера, нежели в пригородной лавочке в Сиднее. Вероятно, я что-то спутал… Придется подождать, пока Хадсон Тейлор посмотрит на чек Дональда и я смогу начать поиск в нужном направлении.
Вздыхая, я переходил из комнаты в комнату и думал, что пора уходить. На некоторых рамах я заметил красные наклейки. Но цены на всех приличных полотнах были весьма далеки от умеренных, так что купить их могли бы только весьма состоятельные люди.
В последней комнате, намного большей по размеру, чем другие, я наткнулся на Маннинга. Три картины сразу, и все с лошадьми. Одна - скачки, другая - охота и последняя - с цыганами.
В каталоге их не было. Они тихо и мирно висели рядом. Мне они бросились в глаза, как чистокровные скакуны среди полукровок.
У меня по спине поползли мурашки. Не столько из-за мастерства, сколько из-за сюжета одной из картин. Лошади выходят на старт, длинный ряд жокеев ярко выделяется на фоне темного неба. Одежда ближайшего жокея пурпурная, а шапочка зеленая.
В голове у меня зазвучал голос Мейзи: «… может, вы подумаете, что я глупая, но одна из причин, почему я ее купила… Мы с Арчи решили выбрать пурпурный и зеленый цвета, если ни у кого еще таких нет».
Мейзи именно так описала картину, спрятанную за радиатором и, наверное, сгоревшую.
Картина, на которую я смотрел, была похожа на оригинал. Заметно воздействие времени, прошедшее после смерти Маннинга, достаточное профессиональное совершенство произведения - нечто такое, что отличает великое от хорошего. Я даже чуть-чуть попробовал пальцем фактуру полотна и мазка. Все как должно быть. Все как надо.
- Чем могу служить? - спросил кто-то по-английски у меня за спиной.
Он заглядывал в комнату с порога. На лице выражение сдержанной предупредительности, как у человека, товар которого оценил кто-то, не имеющий средств на приобретение.
Я сразу его узнал. Темные редкие волосы, зачесанные назад, серые глаза, вислые усы, загорелая кожа - все, как и тридцать дней назад в Англии, когда он рыскал по пожарищу. Мистер Грин. Через «и» долгое.
А через мгновение и он узнал меня. Он напряженно переводил взгляд с меня на картину и вдруг вспомнил, где видел меня, и это его ошеломило. Он резко отступил назад и дотронулся рукой до стены позади себя.
Я уже направился к двери, но не успел. В дверном проеме мгновенно опустилась стальная решетка и, лязгнув, замкнулась на полу. Мистер Грин остался по ту сторону, и в каждой черте его лица запечатлелось неверие в происходящее. Я пересмотрел свои простодушные теории об опасности, полезной для души, и ощутил страх, какого не знал никогда в жизни.
- В чем дело? - спросил глубокий голос.
Грин не мог произнести ни звука. Рядом с ним оказался мужчина из конторы и уставился на меня через решетку.
- Воришка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63