Он поднял мое седло и ласково погладил его. Я подумал, что это стало у него привычкой. Он гладил седло, как другой, погладил бы щеку красивой девушки, наслаждаясь мягкостью и нежностью кожи.
— Хорошо проскакали, сэр, — сказал он, но вид у него был не слишком радостный.
Я не хотел, чтобы меня поздравляли. Я сказал отрывисто:
— Должен был выиграть Адмирал.
— Он упал? — спросил Клем с беспокойством.
— Да, — ответил я. Я сам не мог понять почему, сколько ни думал.
— Майор Дэвидсон в порядке, сэр? — спросил Клем. Я знал, что он обслуживал и Билла тоже, которого считал чем-то вроде младшего божества.
— Не знаю, — сказал я. Но я знал, что лука седла угодила ему прямо в живот всей силой тяжести лошади, упавшей на него. «Какие шансы у него, у бедняги?» — подумал я.
Я просунул руку в меховую куртку и пошел в пункт скорой помощи. Жена Билла стояла возле закрытой двери. Бледная, дрожащая, Сцилла изо всех сил старалась не поддаваться страху. На ее маленькой стройной фигуре было пунцовое платье, а на темном облаке ее кудрей красовалась норковая шапочка. Она была одета для праздника, а не для горя.
— Аллан, — сказала она с облегчением, увидев меня. — Доктора осматривают его и просили меня подождать. Как ты думаешь, ему очень плохо? — Она словно умоляла меня, а мне нечего было ей ответить. Я обнял ее за плечи.
Она спросила, видел ли я, как Билл упал. Я ответил, что Билл ударился головой и, должно быть, получил легкое сотрясен?: мозга.
Дверь открылась, вышел высокий, стройный, холеный человек. Это был доктор.
— Вы миссис Дэвидсон? — спросил он Спиллу. Она кивнула.
— Боюсь, что вашего мужа придется отправить в больницу, — сказал он. — Было бы неразумно отпустить его домой, не сделав рентгеновский снимок.
Он ободряюще улыбнулся, и я почувствовал, как напряжение Сциллы несколько улеглось.
— Можно мне видеть его? — спросила она.
Доктор заколебался.
— Можно, — сказал он наконец, — но он почти без сознания. Он слегка ударился. Головой. Так что не следует его беспокоить.
Когда я двинулся, чтобы пройти вслед за Сциллой, доктор остановил меня, положив мне руку на плечо.
— Вы мистер Йорк, верно? — спросил он. За день до этого он давал мне больничный листок, я тогда слегка приложился.
— Да.
— Вы хорошо знаете эту пару?
— Да. Я по большей части живу у них. Доктор в раздумье сжал губы. Потом он сказал.
— Дело плохо. Сотрясение не главное, у него внутреннее кровоизлияние, похоже, что разрыв селезенки. Я звонил в больницу, чтобы там все подготовили для операции.
Пока он говорил, подошла карета скорой помощи. Она двинулась на нас задним ходом. Из нее выскочили санитары, открыли дверь, вытащили длинные носилки и бросились в пункт первой помощи. Доктор пошел следом за ними. Вскоре они опять появились, неся Билла на носилках. Сцилла шла за ними, на лице у нее была глубокая тревога.
Обычно такое решительное, насмешливое, загорелое лицо Билла сейчас было безжизненным, голубовато-белым, покрытым мелкими каплями пота. Он слабо дышал раскрытым ртом, и его руки беспокойно теребили покрывавшее его одеяло. На нем все еще был его яркий жокейский камзол, и это было особенно жутко.
Сцилла сказала мне:
— Я еду с ним в карете скорой помощи. Ты можешь приехать в больницу?
— Мне нужно участвовать еще в последней скачке, — сказал я, — а сразу после этого я приеду. Не волнуйся, все обойдется. — Но сам я не верил этому. И она не верила тоже.
Когда они уехали, я мимо весовой, через парк вышел на берег реки. Вздувшаяся от растаявшего снега Темза, коричнево-рыжая и серая от гребешков белой пены, вырывалась из тумана в ста ярдах справа от меня, пенилась, огибая излучину, на которой я стоял, и снова исчезала в тумане. Туман и неизвестность ждали ее впереди. В этом мы были с ней похожи.
Потому что в несчастном случае с Биллом было что-то не так.
В Булавайо, где я учился в школе, наш математик тратил много часов — я считал даже, что слишком много, — приучая нас делать правильные выводы из минимума данных. Дедуктивный метод — его хобби — он перенес в свою профессию, и нам иногда удавалось с вопросов алгебры и геометрии сбить его на проблемы Шерлока Холмса. Он воспитывал класс за классом, в которых ребята проявляли острую наблюдательность, замечая, как снашиваются носки башмаков у поденщиц и у викариев и какие мозоли характерны для арфистов. При этом школа славилась успехами в математике.
Теперь, отделенный тысячами миль и семью, годами от раскаленной солнцем классной комнаты в далеком Булавайо и чувствуя, что замерзаю в английском тумане, я вспомнил о своем учителе математики и, мысленно перебрав имеющиеся у меня факты, принялся их анализировать.
Дано: Адмирал, великолепный прыгун, упал на полном скаку без всякой видимой причины. Служитель ипподрома, перед тем как мы с Биллом подошли к препятствию, пересек скаковую дорожку позади забора, но в этом не было ничего необычного. А когда я взял препятствие и, обернувшись, взглянул на Билла, где-то на самой границе моего поля зрения блеснул тусклым, влажным блеском какой-то металлический предмет.
Я долго думал об этом предмете.
Вывод был совершенно ясный, но невероятный. Я должен был выяснить правильность этого вывода.
Я вернулся в весовую, чтобы взять сваи вещи и взвеситься перед последней скачкой, но, когда, я стал вкладывать в свою одежду плоские свинцовые грузы, чтобы привести мой вес к норме, по радио объявили, что ввиду сгустившегося тумана последняя скачка отменяется.
В раздевалке поднялась суета. Чай и фруктовые пирожные стали исчезать с молниеносной быстротой. Прошло много времени после завтрака, и я, переодеваясь, тоже затолкал в рот пару бутербродов с говядиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13