Моррисон поджал губы. Пусть уж лучше совсем не участвует в скачке! Проиграть в такой скачке, где все шансы на их стороне, — это же позор! Сокрушительное поражение. Потеря лица. Тем более что жокеем будет Тодди, старший сын Моррисона. Газеты их просто растерзают!
Моррисон принял решение. Он послал за ветеринаром.
Английские правила скачек на этот счет гласят, что, если лошадь заявлена в качестве участника скачки, в течение последних сорока пяти минут перед стартом снять ее с соревнований может только ветеринар. Ветеринар челтенхемского ипподрома пришел, осмотрел гнедого и, поговорив с Моррисоном, увел лошадь в отдельный денник и измерил ей температуру.
— Температура нормальная, — заверил ветеринар Моррисона.
— Не нравится мне, как он выглядит.
— По-моему, с ним все в порядке.
— Он плохо себя чувствует! — настаивал Моррисон. Ветеринар поджал губы и покачал головой. Лошадь выглядела вполне здоровой, а если он снимет с соревнований первого фаворита только потому, что тренеру показалось, будто с лошадью что-то не так, у него самого будут крупные неприятности. Мало того, это была уже третья просьба о снятии с соревнований, которую ветеринару пришлось рассматривать за сегодняшний день. Двум предыдущим ветеринар отказал, а этот конь выглядел не хуже, чем те двое.
— Нет, он должен участвовать в скачке, — решительно сказал ветеринар.
Моррисон вскипел и отправился разыскивать распорядителя. Распорядитель пришел, посмотрел на лошадь, выслушал ветеринара и подтвердил, что гнедой должен участвовать в скачке, нравится это Моррисону или нет. Или Моррисон предпочитает заставить владельца лошади — которого, кстати, на скачках не было — выплатить крупный штраф?
Моррисон с каменным лицом заседлал гнедого заново, и конюх повел лошадь в паддок. Публика встретила своего любимца восторженными аплодисментами, но те, кто был поумнее, присмотрелись и побежали снимать свои ставки.
Чик увидел, что гнедой все же появился. Парня передернуло, и он впервые пожалел о том, что натворил. Дурак этот ветеринар! Он ничего не видит у себя под носом, он и слона в пяти шагах не разглядит, черт бы его побрал! Чик подумал, что во всем, что случится дальше, виноват будет ветеринар. Да, конечно, это его вина. Этого ветеринара вообще судить надо! Выпустить в стипль-чез лошадь, от которой за милю несет наркотиками!
Тодди Моррисон присоединился к отцу в паддоке, и они оба принялись озабоченно наблюдать за сонным гнедым, который бродил по выводному кругу, точно лунатик. Тодди был сильным и крепким жокеем-профессионалом лет под тридцать, с широкой заразительной улыбкой. Его взгляд на жизнь был полностью противоположен взглядам его отца. Тодди унаследовал отцовскую силу духа, но употребил ее на то, чтобы в восемнадцать лет уйти из дома и начать ездить на лошадях других тренеров. На отцовских лошадях он стал выступать только тогда, когда уже мог сам диктовать условия. За это Артур Моррисон его глубоко уважал. Вдвоем они выиграли уже не одну скачку.
Нельзя сказать, чтобы Чик ненавидел Тодди Моррисона, хотя, с точки зрения Чика, Тодди стоял ему поперек дороги. Время от времени, когда у Тодди бывали другие, более выгодные предложения или он оказывался слишком тяжел, Артур позволял Чику участвовать в скачках. Чику приходилось подбирать объедки со стола Тодди наравне с другими двумя-тремя конюхами с конюшни, которые ездили верхом не хуже Чика — хотя с этим Чик ни за что бы не согласился. Но хотя Чик был исполнен зависти и время от времени выражал свое возмущение замечаниями, острыми и кислыми, точно уксус, к самому Тодди он относился неплохо. Было в
Тодди нечто такое, отчего его просто невозможно было ненавидеть, даже если были на то причины. Чик просто не подумал о том, что с последствиями той морковки придется иметь дело именно Тодди. Он вообще не умел видеть дальше собственного кармана. Теперь Чику очень хотелось, чтобы на гнедом ехал какой-нибудь другой жокей. Кто угодно, только не Тодди!
Сейчас, когда Чик наблюдал за озабоченными Тодди и Моррисоном, парень внезапно сообразил: он-то ведь с самого начала думал, что гнедой в скачке участвовать не будет! Ну да, конечно! Ведь тот незнакомец говорил, что конь просто свалится и не сможет выйти на старт. «Иначе я бы этого и не сделал! — подумал Чик. — Ни за что и никогда! Это ведь чертовски опасно — участвовать в стипль-чезе на лошади, которую одурманили наркотиками! Это все тот незнакомец, он мне сказал, что лошадь не сможет участвовать в скачке…»
Тут Чику в голову пришла неприятная мысль: он ведь опоздал на два часа! Может быть, если бы он дал морковку вовремя, действие наркотика было бы заметнее и ветеринар бы понял…
Но Чик тут же отверг эту неприятную гипотезу. Никто ведь не знает заранее, как та или иная лошадь будет реагировать на наркотик и как быстро он подействует. Чик снова предался утешительному самообману. Незнакомец ведь обещал ему, что лошадь не сможет стартовать! Хотя на самом деле незнакомец ничего такого не обещал. Незнакомец присутствовал на скачках и был весьма доволен развитием событий. Он рассчитывал заработать кучу денег.
Прозвенел колокол — сигнал, по которому жокеи садятся в седло. Чик сунул руки в карманы, стараясь не думать о том, что может произойти со всадником, который берет препятствия на скорости тридцать миль в час на одурманенной лошади. Тело Чика снова принялось выкидывать странные фокусы: по спине заструился пот, и участившийся пульс гулко отдавался в ушах.
А если пойти и обо всем рассказать? Выбежать в паддок и сказать Тодди, чтобы он не садился на лошадь, она все равно не сможет нормально брать препятствия, она непременно упадет, и Тодди может разбиться, потому что у лошади же сейчас никакой реакции…
Ну, предположим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87