Поскольку судей было пятнадцать, а скачек каждый день бывало значительно меньше — максимум четыре, за исключением праздничных дней, — работа судьи была для Хейга скорее приятным сюрпризом, чем постоянным занятием. Он никогда не знал заранее, на какие скачки его пошлют: никто из судей не работал постоянно на одном и том же ипподроме.
Кристофер Хейг жалел о былых временах, когда слово судьи было законом: если судья сказал, что первой пришла такая-то лошадь, значит, эта лошадь и будет названа победителем, даже если половина зрителей будет утверждать, что первой пришла «эта, как ее». А в наше время вердикт выносит камера, фиксирующая фотофиниш, а судья только объявляет решение… «Так оно, конечно, честнее, — размышлял Кристофер Хейг, — но раньше было куда интереснее!»
В прошлый раз на скачках в Винчестере камера оказалась испорчена. Но этот инцидент, который пышно окрестили «неполадками», произошел с другим судьей. Теперь камера наверняка будет тщательно заряжена и трижды перепроверена. А жаль.
Крис Хейг поставил машину (в последний раз) на стоянке «Только для работников ипподрома» и беспечно зашагал к весовой, где встречаются все официальные лица ипподрома, здороваясь по дороге с охранниками на воротах и прибывающими жокеями.
В тот день судья чувствовал себя особенно хорошо. В душе у него, как и во всей природе, царила весна.
И сегодня он, уже не в первый раз, подумал о том, что впереди у него еще как минимум тридцать лет и надо бы в ближайшее время что-то предпринять, чтобы коренным образом изменить всю свою жизнь. Намерения были ясны, а вот цель представлялась пока смутно. Как он был бы ошеломлен, узнав, что уже слишком поздно!
Распорядители, секретарь, стартер, весовой и вся толпа организаторов, как всегда, приветствовали Кристофера Хейга улыбками. Судью любили — не только за то, что он делал свое дело без ошибок, но и за его беспечную щедрость, добродушие и умение сохранять спокойствие в критической ситуации. Некоторые считали его нудным. Они не подозревали, какой вулкан бурлит у него в душе. «А что, если устроиться в команду, которая тушит пожары на нефтяных скважинах?» — думал Хейг.
Перед скачкой судья сидит за столиком у весов и запоминает цвета, в которых выступают жокеи. Кроме того, он заучивает клички лошадей и проверяет, соответствует ли номер на жокее номеру, который значится в программе скачек. Для Криса Хейга это не составляло ни малейшего труда. У него за плечами были годы практики.
Первые три скачки прошли без проблем. Нужды в фотофинише ни разу не возникало, и судья уверенно называл победителей и занявших призовые места. Кристофер Хейг был доволен собой.
Четвертая скачка, Клойстерская барьерная с гандикапом, была главным событием дня. Крис Хейг тщательно запомнил всех одиннадцать участников, чтобы узнавать их с первого взгляда — не хватало еще запутаться!
Номер первый — Лилиглит, идет с максимальным весом.
Номер второй — Фейбл.
Номер третий — Сторм-Коун.
И так далее по списку. Все клички участников были знакомы ему по другим состязаниям, но судьбы первых трех переплелись с его собственной самым причудливым образом. Впрочем, Хейг об этом не подозревал.
Номер первый — Лилиглит.
В ту же пятницу, примерно тогда же, когда Кристофер Хейг брился перед зеркалом и мечтал о подвигах, Венди Биллингтон Иннс сидела на удобном низеньком пуфике и тупо смотрела на собственное отражение в трюмо. Она не замечала ни бледной прозрачной кожи, ни прямых каштановых волос, ни теней под серо-голубыми глазами. Она видела лишь заботы и катастрофу, которой она не понимала и не могла с ней справиться. А ведь всего час назад жизнь казалась такой простой и надежной!
Наверху были четверо детей, три дочери и годовалый сын, за которыми ухаживала постоянно живущая в доме нянька. Внизу были кухарка, экономка, лакей и, у ворот поместья, шофер, он же садовник, с женой, которая работала горничной, и дочерью. Венди Биллингтон Иннс умела распоряжаться слугами мягко и дружелюбно, так что все прекрасно уживались между собой. Она сама выросла в точно таком же обеспеченном и уютном доме и точно знала, чего можно требовать от каждого из слуг и, самое главное, какая просьба может быть сочтена смертельным оскорблением.
Дом, где она жила, был прекрасным памятником былой эпохи, знававшим лучшие времена. В нем всем хватало места, но стены безжалостно точил грибок. Венди подумывала о том, что вскоре надо будет перевезти свое семейство в новый дом…
Она получила в приданое толстую пачку акций и облигаций и, как некогда ее мать, с удовольствием доверила распоряжаться всем этим своему мужу.
В свои тридцать семь лет Венди жила если не счастливо, то спокойно. Себе она могла признаться, что Джаспер, ее муж, с самой свадьбы время от времени ей изменяет, но никому другому она бы этого не сказала. Они с мужем были хорошими друзьями, и потому Венди предпочитала не выяснять истинной причины его однодневных отлучек, после которых Джаспер возвращался в самом радужном настроении, смешил жену и осыпал ее цветами и маленькими подарками. Когда он возвращался под утро с пустыми руками — такое случалось чаще, — это означало, что он провел всю ночь в своем любимом игорном клубе. Джаспер был человек добросердечный, безвредный и бесполезный. Его почти все любили.
В ту пятницу, когда проходили скачки в Винчестере, Венди нежилась в постели, планируя предстоящий день. И вдруг телефон у ее постели зазвонил. На часах было без четверти восемь. Венди сняла трубку и услышала голос семейного бухгалтера. Тот сказал, что ему надо срочно поговорить с Джаспером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87