Если Элджин Йаксли устроил все эти ограбления, это избиение и пожар, то почему же не должно последовать воздаяние? Если я передам в полицию фотографию вместе с объяснением, то Элджин Йаксли предстанет перед судом по обвинению в большей части преступлений из всего кодекса, и, прежде всего, за ложные показания и обман страховой компании на сто пятьдесят тысяч фунтов.
Если я отдам фотографию в полицию, я расскажу всему свету, что Джордж Миллес был шантажистом.
Я подумал — что предпочла бы Мэри Миллес: никогда не знать, кто напал на нее, или в точности знать, что Джордж был негодяем... и что все об этом тоже будут знать.
Ответ был ясен.
Угрызений совести по поводу правосудия у меня не было. Я положил негатив туда, где нашел его, в конверт, приклеенный с обратной стороны фотографии в бумажной рамке. Положил ее снова в мусорную коробку, которая до сих пор лежала на кухонном столе, а светлые снимки положил в папку в картотеке в прихожей.
Никто не знает, что они у меня есть. Никто но придет их искать. Никто не станет грабить или поджигать мой дом или бить меня. Со мной ничего не случится.
Я запер дверь и поехал на скачки, чтобы сказать на Тишу и Шарпенере и ломать голову над мучительной проблемой по имени Виктор Бриггз.
Глава 7
У всех на устах снова был Ивор ден Релган. Более того, он сам был здесь.
Я увидел его сразу, как только приехал. Он стоял прямо у весовой и разговаривал с двумя журналистами. Для него я был просто один из многих, но для меня, как и для всех, кто занимался скачками, он был узнаваем, как мак во ржи.
Он, как это часто бывало, был одет в дорогое мягкое пальто из верблюжьей шерсти, застегнут на все пуговицы и подпоясан. Он стоял с непокрытой головой. Его седеющие волосы были аккуратно причесаны — коренастый мужчина с несколько брезгливым выражением лица, который вел себя так, будто ожидал, что люди заметят его присутствие. Некоторые считали за благо попасть ему в милость, но по некоторым причинам меня его самоуверенность отталкивала, и я инстинктивно сопротивлялся обаянию его мощи.
Я был бы куда более счастлив никогда не попадаться ему на глаза, но, когда я проходил мимо них, один из журналистов схватил меня за руку.
— Филип, — сказал он, — вот ты нам и скажешь. Ты всегда под прицелом камеры.
— Что скажу? — спросил я, застыв на полушаге и намереваясь идти дальше.
— Как ты снимаешь необъезженных лошадей?
— Нацеливаюсь и нажимаю, — приятно улыбаясь, сказал я.
— Да нет, Филип, — раздраженно сказал он. — Ты знаком с мистером ден Релганом?
Я слегка поклонился и сказал:
— Только в лицо.
— Мистер ден Релган, это Филип Нор. Конечно же, жокей. — Журналист был что-то уж слишком подобострастен. Я заметил, что ден Релган оказывал на людей подобное влияние. — Мистер ден Релган хочет иметь фотографии всех своих лошадей, но одна из них пятится каждый раз, как он берет камеру. Как бы ты заставил ее стоять смирно?
— Я знаю одного фотографа, — сказал я, — который заставил необъезженную лошадь стоять, прокрутив на полную громкость запись охоты. Лошадь просто стояла и слушала. Снимки были великолепны.
Ден Релган презрительно улыбнулся, словно ему не нравилось выслушивать хорошие советы, если идея не была его собственной. Я с тем же выражением кивнул ему в ответ и пошел в весовую, думая, что Жокейский клуб наверняка свихнулся. Нынешние члены Жокейского клуба по большей части были людьми предусмотрительными, которые прилагали немало усилий для того, чтобы как следует управлять этой огромной организацией. То, что они практически сами выбирали себя, означало, что почти все члены клуба были аристократами из высшей знати, но выпестованный в них идеал служения весьма успешно работал на пользу конному спорту. Старая автократическая консервативная группировка вымерла, и теперь злых шуток насчет черепушек наверху стало меньше. Тем удивительнее, что они приняли к себе полушарлатана, вроде ден Релгана.
Гарольд был в весовой и разговаривал с лордом Уайтом, от вида которого у меня дрожь по спине прошла, как будто бы я увидел дорожного полицейского рядом с машиной, припаркованной не в должном месте. Однако лорд Уайт, влиятельный председатель Жокейского клуба, как оказалось, не расспрашивал ни об исходе скачек в Сандауне, ни о других грехах. Он говорил Гарольду о том, что за скачку Шарпенеру назначен специальный приз, и если он его выиграет, то и Гарольд, и я, кроме владельца, должны будем выйти и получить наши награды.
— Но ведь не объявляли, что это спонсорские скачки, — сказал удивленный Гарольд.
— Нет… но мистер ден Релган сделал этот великодушный жест. Между прочим, вручать награды будет его дочь. — Он посмотрел прямо на меня. — Так ведь, Нор?
— Да, сэр.
— Вы все слышали? Хорошо. Прекрасно. — Он кивнул, повернулся и оставил нас, направившись поговорить с другим тренером, тренировавшим скакуна для тех самых скачек.
— Сколько же призов стоит, — сказал еле слышно Гарольд, — купить место в Жокейском клубе? — Затем добавил уже нормальным голосом: — Виктор здесь.
— Но Шарпенер сделает все для победы, — встревоженно сказал я.
Гарольд с насмешливым изумлением посмотрел меня.
— Да. На сей раз. Выиграй этот горшок, если сможешь. Виктору не терпится взять кубок ден Релгана. Они терпеть друг друга не могут.
— Я не знал, что они знакомы...
— Все друг друга знают, — пожал плечами Гарольд. — Я думаю, они члены одного игорного клуба. — Он потерял интерес к разговору и вышел из весовой. Я постоял несколько мгновений просто так, глядя, как лорд шествует к другому тренеру, чтобы дать ему инструкции.
Лорду Уайту было за пятьдесят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85