Из этих трех в одной речь шла о женщине — владелице Угля, в другой — о лошади (не входящей в число одиннадцати), которая взбесилась и убила женщину 3 июня перед началом скачек в Картмеле, графство Ланкшир; третья вырезка представляла собой длинную статью из еженедельника «Конный спорт», в которой обсуждались знаменитые случаи введения допинга, как их удалось раскрыть и какое наказание понесли виновные. Я прочитал вырезки с большим вниманием, но ничего ценного из них не вынес.
После этой на редкость неплодотворной работы я весь следующий день посвятил отдыху. Бродил по Лондону, с головокружительным чувством свободы вдыхал запахи этого города, часто спрашивал дорогу и прислушивался к отвечающим мне голосам.
Сделал одну покупку — пояс для хранения денег. Он был из плотной брезентовой ткани, с карманами на молниях и совсем не выделялся под рубашкой.
Я положил в него двести фунтов: эти деньги будут всегда со мной, где бы я ни оказался, — может, когда-то пригодятся.
Вечером, как следует отдохнув, я попробовал подойти к проблеме допинга с другой стороны, выяснить, а не имеют ли эти лошади между собой что-нибудь общее?
Оказалось, что нет. Всех их готовили разные тренеры. Все они принадлежали разным хозяевам. В знаменательный для них день на них скакали разные жокеи. Единственная общая для этих лошадей черта заключалась в том, что между ними не было ничего общего.
Я вздохнул и пошел спать.
* * *
* * *
* * *
На четвертое утро Теренс, слуга, с которым у меня установились сдержанно-дружеские отношения, разбудил меня, войдя в комнату с завтраком на подносе.
— Приговоренный к смерти позавтракал с аппетитом, — произнес он и приподнял серебряную крышку, под которой оказалась вкусно пахнувшая яичница с беконом.
— Как вас прикажете понимать? — спросил я, сладко зевая.
— Не знаю, сэр, что задумали вы и его светлость, но там, куда вы едете, вам придется привыкать к новой жизни. К примеру, ваш костюм и вот эта одежонка куплены в разных магазинах.
Он взял фибровый чемодан, положил его на стул и открыл замки. Осторожно, словно дорогой шелк, он разложил на кресле дешевые трусы, простую рубашку в клетку, горчичного цвета пуловер в рубчик, иссиня-черные брюки-дудочки и черные носки. Потом с отвращением достал черную кожаную куртку и повесил ее на спинку кресла, а рядом аккуратно поставил остроносые туфли.
— Его светлость велел мне проследить, чтобы вы оставили здесь все, с чем приехали, а с собой взяли только это, — с сожалением сказал он.
Я позавтракал, принял душ, побрился и с головы до ног оделся во все новое. Завершала туалет черная куртка, которую я наглухо застегнул до самого верха.
Волосы, аккуратно причесанные назад, я сбил вперед, и черные завитки стали падать на лоб.
Вернувшийся за пустым подносом Теренс застал меня возле большого, в полный рост, зеркала. Обычно при его появлении я улыбался, теперь же, медленно повернувшись на каблуках, я встретил его жестким, с прищуром взглядом.
— Боже правый! — в ужасе воскликнул он.
— Отлично, — со смехом сказал я. — Значит, особого доверия я не внушаю?
— Никакого, клянусь этим шкафом.
— Ну, а еще что обо мне можно сказать? На работу вы меня взяли бы?
— Для начала я не пустил бы вас через парадную дверь. В лучшем случае, через черный ход. Прежде чем взять вас, я бы как следует проверил ваши рекомендации. А скорее всего не взял бы вообще, разве что работник требовался бы позарез. Я бы сказал, что вы — человек ненадежный... и немного... даже опасный.
Я расстегнул молнию на куртке, и под ней показались клетчатая рубашка и горчичный джемпер. Вид у меня был слегка расхлябанный.
— Ну, а теперь? — спросил я.
Он задумчиво наклонил голову.
— Да, сейчас я бы вас взял. Сейчас вид у вас вполне обыкновенный. Человек-то вы все равно не очень честный, но справиться с таким можно.
— Спасибо, Теренс. Кажется, это как раз то, что надо. Обыкновенный, но бесчестный. — Я довольно улыбнулся. — Что же, наверное, мне пора.
Я с интересом отметил про себя, что впервые за четыре дня он перестал вставлять в каждую фразу автоматическое «сэр», а когда я подхватил дешевый чемодан, он даже не попытался забрать его у меня, как забрал саквояж при приезде.
У выхода на улицу мы попрощались, я поблагодарил его за помощь и протянул ему пятифунтовую бумажку, одну из тех, что получил от Октобера. Он с улыбкой взял деньги и продолжал смотреть на меня, привыкая к моему новому облику.
Я дружески улыбнулся на прощание.
— До свидания, Теренс.
— До свидания и спасибо... сэр, — сказал он. С легким чувством на душе я пошел прочь.
Следующее подтверждение тому, что мой общественный статус с новой одеждой резко изменился, пришло от водителя такси, которое я остановил тут же на площади. Он не хотел везти меня на вокзал Кингс-Кросс и согласился, лишь когда я показал ему, что денег на проезд у меня хватит. Я сел на дневной поезд до Харрогита и перехватил несколько неодобрительных взглядов сидевшего напротив пожилого чопорного джентльмена с обтрепанными манжетами. «Что же, все идет хорошо, — думал я, глядя сквозь мелкий дождь на проносившиеся за окном осенние пригороды. — Раз люди на меня косятся, значит, вид у меня и вправду подозрительный. Есть чему радоваться», — посмеялся я про себя.
В Харрогите я пересел на пригородный автобус и доехал до небольшой деревушки Слоу, потом спросил дорогу и прошел еще километра три пешком. До поместья Октобера я добрался около шести часов — самое подходящее время для человека, пришедшего наниматься на работу в конюшню.
Они, конечно, уже работали с высунутыми языками. Я спросил старшего конюха, и тот сразу повел меня к Инскипу, совершавшему вечерний обход.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11