Серебряные подсвечники тоже были возвращены туда, где им полагалось стоять: по обеим сторонам от часов.
— Непременно скажи ей, чтобы она не двигала мебель без надобности, — сказал я матери, зная, что она не решится на это. Она избегает огорчать людей, в противоположность Пэтси.
Я вошел к Айвэну. Он сидел в кабинете. Из ближайшей двери, за которой была его спальня, доносились голоса. Там готовили для Айвэна постель и наводили порядок.
Темно-красный халат и коричневые кожаные шлепанцы — таков был наряд отчима. Мое появление ничуть не удивило его.
— Вивьен предупредила меня, что ты приедешь, — безразличным тоном произнес он.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я, садясь напротив.
Меня встревожил его внешний вид. С тех пор как я видел его в последний раз, Айвэн очень изменился: постарел, побледнел и сильно исхудал. Весной я заезжал в Лондон по пути в Америку, но тогда мой мозг был загружен в основном коммерческими вопросами. Поэтому я мало обращал внимания на окружающих. Он, вспомнил я сейчас, неожиданно спросил моего совета, а я был слишком занят, нетерпелив и очень сомневался в том, что он внимательно выслушает. Дело касалось его лошадей, тренинга этих лошадей, участвующих в стипль-чезев Ламборне, и у меня были и другие основания, помимо соображений бизнеса, чтобы уклониться от поездки в Ламборн.
Я повторил свой вопрос:
— Как вы себя чувствуете?
А он просто так — от нечего делать — спросил:
— Почему ты не пострижешься?
— Не знаю.
— Локоны, как у девицы.
У него самого была короткая стрижка, приличествующая деловому человеку, баронету и члену Жокейского Клуба. Я знал его как вполне благопристойного и респектабельного, заурядного человека, который унаследовал свой скромный титул от кузена, а большой пивоваренный завод — от отца и неплохо преуспел как в роли баронета, так и в роли пивовара.
Его огорчило отсутствие у него сына и каких бы то ни было других родственников-мужчин: Айвэну пришлось смириться с тем, что титул баронета умрет вместе с ним.
Частенько я, шутя, спрашивал его: «Ну как, пиво пенится?» Сегодня такой вопрос казался неуместным. Вместо этого я сказал: «Могу я быть вам чем-нибудь полезен?» — и пожалел о произнесенной фразе, еще не успев договорить ее до конца. Только бы не Ламборн, подумал я.
Но первое, что он произнес, было: «Береги мать».
— Да, конечно, — ответил я.
— Я имею в виду... после моей смерти. — Его голос звучал спокойно и ровно.
— Вы будете жить.
Он окинул меня равнодушным взглядом и сухо произнес:
— Ты в ссоре с Богом?
— Нет пока.
— Тебе пошло бы на пользу, Александр, если бы ты спустился со своей горы и воссоединился с людским родом.
Он предложил, когда женился на моей матери, взять меня на пивоваренный завод и научить делу. В восемнадцать лет, погруженный в хаотический мир красочных фантазий, не дававших покоя моему внутреннему зрению, я усвоил первый и очень важный урок гармоничных отношений между пасынком и отчимом: как говорить «нет», не причиняя обиды.
Я не был неблагодарным, и нельзя сказать, что Айвэн не нравился мне. Просто мы с ним были абсолютно разными людьми. Насколько я мог судить, он и моя мать были вполне счастливы друг с другом, и он очень заботился о ней. — Ты видел дядю Роберта на этих днях? — спросил Айвэн.
— Нет.
Мой дядя Роберт — граф, тот самый «Сам». Он каждый год приезжал в Шотландию в конце августа, чтобы поохотиться, порыбачить и принять участие в играх горцев. В каждый свой приезд он посылал за мной с просьбой навестить его. От Джеда я узнал, что дядя Роберт находится сейчас в своей резиденции, однако до сих пор он еще не пригласил меня к себе.
Айвэн скривил губы:
— Я думал, ему захочется повидаться с тобой.
— Немного погодя, надеюсь.
— Я спрашивал его, — сказал Айвэн и не сразу добавил: — Он сам тебе все скажет.
Я не испытывал любопытства. Сам и Айвэн знали друг друга уже больше двадцати лет. Их объединяла любовь к скаковым лошадям. До сих пор их питомцев тренировали в одном и том же месте, в Ламборне.
Сам одобрил брак между Айвэном и вдовой его горячо любимого младшего брата. Во время свадебной церемонии он стоял рядом со мной и сказал, чтобы я приходил к нему, если мне нужна будет помощь. У дяди было пятеро своих детей и еще он опекал полклана племянников и племянниц. Я чувствовал его поддержку после смерти отца.
Я полагался на себя самого, но сознание того, что дядя где-то рядом и всегда готов помочь, значило для меня немало.
— Мать думает, что вы беспокоитесь о Кубке, — сказал я Айвэну.
Он пожал плечами, не зная, что на это ответить, и спросил меня:
— Как это понимать? — Она боится, что из-за этих волнений вы хуже себя чувствуете.
— Ах, милая Вивьен, — глубоко вздохнул он.
— Что-нибудь не так в этом году со скачками? — спросил я. — Недостаточно число допущенных участников или что-то еще?
— Заботься о матери, — сказал Айвэн.
Мать права, подумал я, у него и правда депрессия. Подавленная воля, внешне выражающаяся в слабых движениях рук и отсутствии энергии в голосе. Вряд ли я мог бы чем-то помочь ему, если даже врачу не удавалось это сделать.
В комнату стремительно ворвалась тощая, как бильярдный кий, усатая и вся из себя деловая персона лет этак пятидесяти-шестидесяти. Расстегнутый пиджак темного костюма означал, по-видимому, что «бильярдный кий» по пути в клинику счел своим долгом на пять минут заскочить к своему пациенту.
— Доброе утро, Айвэн. Как дела?
— Хорошо, что ты пришел, Кейт.
Айвэн вяло повел рукой в мою сторону, я встал с вежливостью, привитой мне родителями, и был идентифицирован, как «мой пасынок».
Доктор Кейт Роббистон в знак уважения ко мне привстал и, смерив меня острым взглядом, задал мне еще более острый вопрос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100