Глупо, правда?— Нет.— Во всяком случае, это во многом объясняет поведение мамы.Я посмотрел в его блокнот, в котором он написал единственное слово — «инсулин», и сказал:— Что, если я сам буду делать заметки, пока ты будешь рассказывать?Он с готовностью подвинул мне блокнот и ручку. Я перевернул страничку, а Кен, немного подумав, возобновил свой рассказ.— Следующий случай, который я не могу объяснить, произошел вскоре после Рождества. Тогда я понял, что лошадь отравили атропином.— Что это была за лошадь? — спросил я, записывая.— Скаковая, принимавшая участие в скачках с препятствиями. Ее тренировала Зои Макинтош из Риддлзкомба.— Зои Макинтош? — переспросил я.— Среди тренеров довольно много женщин, — резонно заметил Кен.«Конечно, — подумал я. — Но в моих смутных воспоминаниях эта фамилия принадлежала мужчине».— А отец у нее тоже тренер? — поинтересовался я.Кен кивнул.— Ее отец, старина Мак, все еще работает, но уже начал выживать из ума. У Зои на руках лицензия, и за спиной у отца она все делает по-своему. А вообще, он ужасно вредный старикашка и следит за каждым ее шагом. Зои все еще сотрудничает с нами, потому что она знает Кэри сколько себя помнит. Они с ее отцом старые приятели. Правда, она косо смотрит на меня из-за погибших лошадей, но я не виню ее.— Так это был не единственный смертельный исход с ее лошадьми?— Нет, погибли две лошади. И я готов поклясться, что обеим дали атропин. После того как погибла вторая, я намекнул об этом Зои. Однако она буквально перебросила меня через левое плечо. Мускулистая леди, эта наша Зои! И вот чего я добился: теперь она ходит и всем рассказывает, что я не только некомпетентный хирург, но и просто сумасшедший.Я подумал и спросил:— Обе лошади принадлежали одному и тому же человеку?— Понятия не имею.— А они были застрахованы?— Не думаю. Если хочешь знать точно, тебе придется расспросить об этом Зои или самих владельцев. Если честно, я не хочу этого делать.— Ты боишься!— Ты ее не видел.— А как звали лошадей?— Нашел о чем спрашивать! Мне всегда говорят их клички, но я забываю сразу после того, как перестаю их лечить. Ну, иногда помню, конечно. Если они относятся к высшей лиге. Через мои руки за год проходят сотни лошадей. Их клички записаны в компьютере… ну да, были записаны… А для себя я их запоминаю, скажем, так: «Кобыла-трехлетка, с белыми манжетами, кишечник уложен „елочкой“, — так я сразу понимаю, о ком идет речь.— Опиши лошадей, которые погибли от атропина.— Первый — гнедой мерин-четырехлетка с широкой белой полосой на носу. Второй — каштановый мерин пяти лет с двумя белыми манжетами на передних копытах и белой мордой.— Так, — я записал все, что касается внешнего вида животных. — И как они погибли?— Колики, оба раза одно и то же. Мы вынимали толстый кишечник, как при тебе, и я пальпировал… ощупывал его, стараясь отыскать место, где была нарушена проходимость, но так ничего и не находил. Как вдруг, ни с того ни с сего, сердце лошади начинало останавливаться, давление резко падало, потом звенел сигнал тревоги, и мы их теряли. Ничего нельзя было поделать. Я уже говорил тебе, что иногда подобное случается, поэтому в первый раз я не особенно задумывался о происшедшем.— Вплоть до настоящего времени сколько было подобных случаев?— Четыре — за восемь недель, — Кен тяжело глотнул. — Это просто невозможно.— И всегда одно и то же?— Да, более или менее.— Что значит более или менее?— Операции проводились не только на брюшной полости. Как я уже говорил, в последний раз я стягивал винтами расколовшуюся берцовую кость. А перед этим был порок дыхательных путей, как в этот раз, с западающей гортанью. Эти две принадлежали Иглвуду, что я и сказал тебе в Стрэтфорде.— М-м-м… — промычал я, просматривая свои становившиеся все более хаотичными записи. — Ты можешь вспомнить очередность этих операций?— Значит, так, — Кен задумался. — Жеребец, погибший от инсулина, — первый, пусть даже он погиб не в клинике.— Угу.— Потом идет четырехлетка Зои Макинтош.— Так.— Потом… лошадь Иглвуда с пороком дыхания.— Хорошо, — сказал я, — а тебе приходилось делать тюбинг? Я помню, в детстве я был так поражен, что в трахею лошади можно вставить трубочку, с тем чтобы ей было легче дышать, а к ней — пробка, как в ванной. Ее можно закрывать при спокойной ходьбе и вынимать во время галопа.— Не часто. Здесь это еще иногда делают, но в Америке запрещено выставлять на бегах таких лошадей. Да и тут этому скоро положат конец.— А здесь был случай, что лошадь с трубкой вбежала в канал и утонула?— Да, давным-давно, — кивнул он. — В Гранд-Национале. Она забыла повернуть на излучине канала и влетела прямо в воду.— Это был 1930 год, День дерби, — сказал я, припоминая.Кен был поражен.— Откуда ты знаешь?— У меня хорошая память на тривиа, — это было задумано как шутка, но я понял, что в ней большая доля правды. — А тривиа, — напомнил я, — по-латински буквально означает «три дороги». Там, где встречались три дороги, римляне выставляли таблички с новостями — краткими сообщениями о недавних событиях.— Боже правый… — удивлялся Кен.Я засмеялся.— А что после случая с пороком дыхания?Он надолго задумался.— Следующей была лошадь Нэгреббов, принимавшая участие в показательных прыжках. Лошадь, которая наколола себя. Я тебе рассказывал. Дома, во время тренировок она сломала один из барьеров и, когда я приехал, все еще оставалась на поле с деревянной щепкой в фут длиной, которую вогнала себе в заднюю ногу чуть выше колена. Из ноги лилась кровь, а лошадь была возбуждена и старалась избавиться от двух людей, удерживавших ее за гриву. Один из них был конюхом, а вторая — девушка, которая ехала верхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96