— Мы никогда не ходили часто в одно и то же место, — пояснила она. — Это было бы неосмотрительно.
— Да.
Она несколько смущенно взглянула на меня.
— Ты осуждаешь нас с Гревилом?
— Нет, — ответил я. — Ты доставляла ему радость.
Успокоившись и даже обрадовавшись, Кларисса с некоторой робостью сказала:
— Я впервые в жизни влюбилась. Наверное, тебе это покажется глупым. Но он говорил, что для него это тоже впервые. Это было... действительно необыкновенно. Мы... словно помолодели лет на двадцать... Вряд ли я смогу это объяснить. Мы смеялись. Искрились счастьем.
— Насколько я знаю, это может произойти в любом возрасте, — ответил я. — Совсем необязательно быть юным.
— А... с тобой было такое?
— В семнадцать лет, когда я по уши влюбился в дочь одного тренера.
— Ну и что же?
— Ничего особенного. Нам было очень весело. Мы занимались любовью, поначалу несколько неуклюже. Она вышла замуж за солидного человека, которому было двадцать восемь лет. А я поступил в колледж.
— Я познакомилась с Генри, когда мне было восемнадцать. Он влюбился в меня... добивался меня... мне это льстило... он был так хорош собою... и так добр ко мне.
— Он таким и остался, — заметил я.
— Он уже тогда имел титул. Моя мама была от него в неописуемом восторге... она говорила, что разница в возрасте не играет никакой роли... и я вышла за него замуж. — Она помолчала. — У нас родились сын и дочь, сейчас они уже взрослые. Моя жизнь складывалась неплохо, но до того, как я познакомилась с Гревилом, в ней чего-то не хватало.
— Твоя жизнь удачнее многих, — сказал я утешительным тоном.
— Ты очень похож на Гревила, — неожиданно отметила она. — Ты, как и он, называешь вещи своими именами. У тебя такое же чувство меры.
— Наши родители были реалистами.
— Он мало рассказывал о них, только вспоминал, что его интерес к драгоценным камням возник после многочисленных походов с матерью в музеи. Но он жил настоящим и смотрел вперед, а не копался в прошлом, и я, безумно любя, в то же время недостаточно знала его...
Замолчав, она перевела дыхание и словно решила больше не давать волю эмоциям.
— Он был таким и со мной, — сказал я, — и, наверное, со всеми. Гревил не считал нужным вдаваться в объяснения своих чувств и поступков. Он считал, что есть более интересные темы для разговора.
— Как мне его не хватает! — воскликнула она.
— Что ты будешь есть? — спросил я. Бросив на меня мимолетный взгляд, она взяла меню, но никак не могла сосредоточиться на его содержании, наконец, вздохнув, сказала:
— Решай сам.
— Как Гревил?
— Да.
— Ты не против жареных цуккини на закуску, бифштекса в перечном соусе с лапшой в оливковом масле и с чесноком?
— Чеснок я не люблю. А все остальное мне нравится. Своеобразное. Вкусное.
— Хорошо, тогда без чеснока.
Еще не было половины восьмого, когда мы, перебравшись в зал ресторана, принялись за заказанную еду. Меня интересовало, не должна ли она возвращаться этим же вечером в Йорк, не торопилась ли на поезд, что могло явиться причиной нашей ранней встречи в ресторане.
— Нет. Я приехала на два дня. Завтра я собираюсь на свадьбу к одной из старых подруг, а потом, в четверг утром, возвращаюсь в Йорк. — Она замолчала, накручивая на вилку лапшу. — Когда мы приезжаем в Лондон вместе с Генри, мы всегда останавливаемся в гостинице «Селфридж», и, когда я приезжаю одна, я тоже еду туда. Там нас хорошо знают.
Когда я приезжаю одна, они не отдают счет мне, а посылают его Генри. — Она поднесла вилку с лапшой ко рту. — Я говорю ему, что хожу в кино, ем в каком-нибудь кафе... и он знает, что к полуночи я всегда возвращаюсь в гостиницу.
До полуночи было еще довольно много времени.
— Примерно раз в пять недель, когда ты приезжала одна в Лондон, Гревил встречал тебя на вокзале Кингз-Кросс и вы вместе шли обедать, да?
— Он тебе рассказывал?! — удивленно воскликнула она.
— Не мне лично. Ты когда-нибудь видела у него такую штуковину под названием «Чародей»?
— Да, но... — Она сильно встревожилась. — Ведь он не мог ввести меня в него?
— Твоего имени там нет. И все, что касается ваших отношений, закодировано. Ты в полной безопасности.
Она накрутила еще лапши на вилку. Ее глаза были опущены, и мысли были где-то далеко.
— После обеда, — продолжала она, делая паузы, — я выполняла какие-нибудь намеченные дела или шла в магазин... чтобы привезти что-нибудь домой. Приезжала в гостиницу, переодевалась и уходила домой к Гревилу. У него, разумеется, была квартира, но в доме было гораздо лучше. Когда он приходил, мы что-нибудь пили... разговаривали... иногда занимались любовью. Затем довольно рано шли куда-нибудь поужинать и возвращались к нему домой.
Она замолчала, по-прежнему не поднимая глаз.
— Ты хочешь сейчас до полуночи побыть у него дома? — спросил я.
— Не знаю, — ответила она после некоторой паузы.
— Ну... а кофе ты хочешь?
Она кивнула, стараясь не смотреть мне в глаза, и отодвинула от себя тарелку с лапшой. Мы молча ждали, пока официанты уносили тарелки и разливали кофе. Никто из нас не мог сказать ничего определенного.
— Если хочешь, ты можешь сейчас прийти в дом Гревила, — наконец произнес я. — Сегодня я там буду ночевать, но это не играет никакой роли. Если хочешь, побудь возле него, побудь с ним, насколько это возможно, может быть, в последний раз. Полежи на его кровати. Поплачь. Я подожду тебя внизу... а потом благополучно отвезу в гостиницу, до того как твоя сказочная карета превратится в тыкву.
Вырвавшийся у нее вздох больше походил на смешок, хотя, казалось, она уже была готова разрыдаться.
— Правда?
— Все зависит от твоего желания.
— Тогда — да. Спасибо тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103