Я услышал шум и едва успел обернуться в его сторону. Плотная фигура, разъяренное лицо, вскинутая рука... Я даже не успел осознать, что он собирается меня ударить, как он меня ударил.И удар был сокрушительный. Я растянулся на земле, уронив приемник, банки с пивом и помидоры. Рухнул ничком, головой в клумбу с анютиными глазками, и лежал в полубессознательном состоянии: я чувствовал запах земли, но думать я не мог.Грубые пальцы схватили меня за волосы и приподняли мою голову. Сквозь полузабытье до меня донесся хриплый голос, пробормотавший какую-то бессмыслицу:— Ах ты, твою мать! Не тот!Он внезапно выпустил мои волосы и довершил свое дело вторым ударом.Но я этого уже не заметил. Я просто больше ничего не помнил.Следующее, что я помню, это что кто-то старается меня поднять, а я изо всех сил пытаюсь ему помешать.— Ну ладно, — произнес чей-то голос, — лежи тут, если тебе так больше нравится.Я чувствовал себя бесформенной кучей, которая вращается в пространстве. Меня еще раз попытались поднять, и внезапно все встало на свои места.— Банан... — пролепетал я, узнав его.— А кто же еще? Что случилось-то?Я попытался встать, пошатнулся и растоптал еще несколько многострадальных анютиных глазок.— Пошли в дом, — сказал Банан, подхватив меня под руку. Он довел меня до двери и обнаружил, что она закрыта.— Ключи... — промямлил я.— Где они?Я вяло махнул рукой. Банан отпустил меня и отправился их разыскивать.Я прислонился к косяку. Голова трещала. Банан нашел ключи, вернулся ко мне и с беспокойством сказал:— Да ты весь в крови!Я поглядел на свою рубашку, вымазанную красным. Пощупал ткань.— В ней семечки, — сказал я.Банан пригляделся повнимательнее.— А-а, это твой обед! — сказал он с видимым облегчением. — Ну, пошли.Мы вошли в дом. Я рухнул в кресло и подумал, что теперь понимаю, что такое мигрень и как это плохо. Банан принялся открывать все подряд буфеты и наконец жалобно спросил, есть ли у нас бренди.— Неужели не можешь подождать до дома? — спросил я без малейшего упрека.— Так для тебя же!— Кончилось.Банан не стал настаивать — должно быть, вспомнил, что это он опорожнил бутылку неделю назад.— Может, чаю сделаешь? — спросил я.— Сделаю, — безропотно ответил он и пошел готовить чай.Пока я пил получившийся нектар, Банан рассказал, что увидел машину, удаляющуюся от моего дома со скоростью миль восемьдесят в час. Машина была того самого мужика, который про меня спрашивал. Банан поначалу был озадачен, потом забеспокоился и в конце концов решил сходить посмотреть, все ли в порядке.— Гляжу, ты лежишь, словно подстреленный жираф.— Он меня ударил, — сказал я.— Да что ты говоришь!— Бейсбольной битой.— Так ты его видел.— Видел. Буквально секунду.— А кто это был?— Понятия не имею, — я отхлебнул чаю. — Бандит какой-то.— Много взял?Я поставил чашку и похлопал себя по заднему карману, в котором всегда носил маленький бумажник. Бумажник был на месте. Я достал его и заглянул внутрь. Денег там было немного, но ничего не пропало.— Непонятно, — сказал я. — Чего он хотел?— Он тебя спрашивал, — напомнил Банан.— Спрашивал. — Я потряс головой — и очень зря: череп словно пронзило сотней мелких кинжальчиков. — А что именно он сказал?Банан поразмыслил:— Насколько я помню, он спросил: «Где живет Дерри?»— А ты бы его узнал? — спросил я.Банан задумчиво покачал головой.— Вряд ли. В смысле, у меня осталось только общее впечатление: не молодой, не старый, грубоватый выговор, но я был занят и особенного внимания не обратил.Как ни странно, я помнил своего обидчика куда лучше, хотя видел его всего одно мгновение. У меня перед глазами стояла застывшая картинка, словно мгновенный снимок. Плотный, коренастый мужчина, желтоватая кожа, чуть седеющие волосы, пронзительный взгляд, темные мешки под глазами, и на краю снимка — размытая полоса: опускающаяся бита. Насколько верен этот снимок и узнаю ли я его, если встречу, я не знал.— Ты в порядке? — спросил Банан. — Я могу уйти?— Конечно.— А то Бетти дочистит этот виноград и будет пялиться в потолок, сказал Банан. — Эта старая корова работает по правилам. То есть это она так говорит. По правилам, понимаешь ли! Ни в каком профсоюзе она не состоит, так сама себе изобрела эти треклятые правила. И правило номер один состоит в том, что она ничего не делает, пока я ей не скажу.— А зачем ей это?— А чтобы я больше платил. Она хочет купить пони, чтобы кататься верхом. А ей уже под шестьдесят, и верхом ездить она не умеет.— Иди, — сказал я улыбаясь. — Со мной все в порядке.Он немного виновато направился к двери.— Если тебе поплохеет, позвони доктору.— Ладно.Он отворил дверь и выглянул в сад.— У тебя на клумбе банки с пивом валяются.Он добавил, что подберет их, и вышел. Я с трудом поднялся с кресла и последовал за ним. Когда я дополз до двери. Банан стоял, держа в руках три банки с пивом и помидор и пристально глядя в гущу фиолетово-желтых цветов.— В чем дело? — спросил я.— Твой приемник...— Я его только что починил.— Да? — он посмотрел на меня. — Жалко...Что-то в его тоне заставило меня проковылять по дорожке, чтобы посмотреть. Ну да, конечно. Приемник лежал на клумбе — вернее, то, что от него осталось. Корпус, динамик, шкала, микросхемы — все было добросовестно раздолбано вдребезги.— Жуть какая, — сказал Банан.— Это он от злости, — сказал я. — Бейсбольной битой.— Но зачем?!— По-моему, — медленно сказал я, — он принял меня за кого-то другого. После того, как он меня ударил, он вроде как удивился. Я помню, как он выругался.— Буйный темперамент! — сказал Банан, глядя на приемник.— Ага.— Позвони в полицию, — сказал он.— Ладно.Я взял у него банки с пивом и коротко махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88