— Так покажите им завещание.
— Хорошая мысль. Спасибо.
— А вы, вы сами знаете?
— Не знаю.
— Какие нибудь догадки?
— Догадки — это еще не доказательство.
— Хочу напомнить, что ваш долг…
Я прервал его:
— Я ничего вам не должен. Я не должен поднимать шум из-за пустяков. Мой долг перед семьей — делать все наверняка, либо не делать ничего.
Я распрощался и по его тону, как и по словам, понял, что полиция знает не больше, чем я, даже, наверное, еще меньше — они даже не выяснили, откуда взялись серые пластиковые часы или кто их купил. Расследования полицейских пока ограничились только этим направлением, больше никаких здравых мыслей у них не возникло. А это были обычные дешевенькие часы, такие продаются где угодно.
Во время одной из наших поездок, когда я рассказал Малкольму про Беренайс, он заметил:
— У Вивьен был такой пунктик, насчет сыновей.
— Но у нее первым родился сын. У нее их даже двое.
— Да, но перед рождением Дональда она говорила, что даже не посмотрит на ребенка, если это будет девочка. Не могу этого понять. Я обрадовался бы девочке. Вивьен была страшно довольна, когда родился мальчик. Это было для нее как навязчивая идея. Как будто она живет среди каких-то дикарей, для которых это действительно имеет какое-то значение.
— Это имеет значение для Беренайс. О значении таких навязчивых идей нужно судить по результатам.
Он сказал:
— Ты знаешь, Вивьен не любила Люси. Она ее и близко к себе не подпускала. Я всегда думал, что Люси поэтому и растолстела, и окунулась с головой в свои поэтические фантазии.
— Беренайс под любым предлогом старается почаще отсылать дочерей к своей матери.
Малкольм неуверенно сказал:
— Ты думаешь, это Беренайс убила Мойру?
— Она думает, что, если бы у них было больше денег, она стала бы счастливее. Может, и так. Если уж разбирать это… э-э-э… дело, так мужья могут оказаться так же виноваты, как и жены. Я хочу сказать, нужно рассматривать их по отдельности. Они не всегда зависят друг от друга.
— Почему?
— Урсула давно оставила бы Жервеза, если бы не зависела от него материально.
— Да Урсула тише мышки!
— Она доведена до отчаяния.
Малкольм раздраженно сказал:
— Они все доведены до отчаяния. И сами во всем виноваты! В том, что мы — ничтожества, виноваты, милый Брут, мы сами, а не наши звезды!
— Согласен.
— Швейцар в гостинице намекнул мне кое о чем насчет четвертой скачки.
Снова лошади.
В другой день, на другой прогулке Малкольм спросил:
— Что сказала Сирена, когда ты с ней виделся?
— Что ты можешь подавиться своими деньгами или что-то в этом духе.
Малкольм рассмеялся. Я продолжал:
— Еще она сказала, что ты тогда хотел взять ее к себе только для того, чтобы досадить Алисии.
— Алисия — чертова сука!
— Знаешь, у нее новый любовник.
Его как громом поразило.
— Кто?
— Наверняка чей-то муж. Ей как раз такие нравятся, правда?
— Не строй из себя праведника!
Мы поговорили о часовых переключателях — еще об одной неприятности. Малкольм сказал:
— Томас делал их лучше всех, правда? Он мог собрать такой с закрытыми глазами. По-моему, это он их и придумал. Сирена подарила один такой Робину и Питеру, Томас сделал его для нее много лет назад.
Я кивнул.
— Часы с Микки Маусом. Они до сих пор в детской.
Малкольм тяжело вздохнул.
— Сирена приспособила к ним маяк из «лего», я прекрасно помню. Знаешь, мне до сих пор так не хватает Куши! Катастрофа случилась как раз вскоре после этого. — Отец тряхнул головой, как будто отбрасывая прочь печаль. — Какие скачки лучше выбрать для Приза памяти Куши Пемброк? Что ты посоветуешь?
На следующий день я спросил, почему Фердинанд не придает значения тому, что он незаконнорожденный, а Жервез из-за этого спивается.
— Не знаю. Жервезу всегда казалось, что его презирают, над ним смеются, даже сейчас. Наверное, кто-то вдолбил это ему в голову, когда он был еще маленьким. Сказал ему, что он родился по ошибке, что лучше бы его мать сделала аборт. Мальчишки чертовски жестокие создания. По-моему, из-за этого Жервез и стал таким злобным. А Фердинанда ничего особенно не задевало. Он во многом похож на меня.
— Только у него пока было всего две жены.
— А почему ты сам не женишься?
Я легкомысленно ответил:
— Еще не встретил ту, единственную. Я не хочу, чтобы у меня их было пять.
— Ты что, в себе сомневаешься?
«Господи, — подумал я, — какой он проницательный и остроумный! Так нечестно. Ведь это из-за него я в себе не уверен. Это от него мне досталось такое непостоянство».
Все мы похожи на него — кто больше, кто меньше.
ГЛАВА 18
Как и предсказывал Рэмзи, в среду гостиница «Беверли-Уилшир» стала напоминать муравейник. Появился и сам Рэмзи, полный надежд и планов. Мы стали ходить на разные встречи и вечеринки, часто бывали в конюшнях, попали на праздничный бал в Голливуде.
Организаторы Кубка коннозаводчиков открыли гостиную, где каждый, кто имел отношение к скачкам, мог перекусить или выпить — или и то и другое сразу — и поговорить о лошадях. Можно было заказать машину или билеты на самолет и поговорить о лошадях. Можно было встретиться со своими знакомыми из Эпсома и Лонгшама и поговорить о лошадях. Состоятельные мужчины и женщины в отличных костюмах и шелковых платьях, владельцы лошадей, на чьи деньги существует и процветает конный спорт. Высшее общество, большие деньги, огромное удовольствие.
Малкольм был в восторге от всего этого. Я тоже. Полная, насыщенная жизнь. В пятницу утром мы сходили в конюшню, проведали Блу Кланси. Посмотрели, как он бежит, обгоняя ветер, по скаковой дорожке, в последний раз перед большими состязаниями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111