— Спасибо, что показали, — поблагодарил я.
Он кивнул, и мы вышли из теплицы, плотно закрыв за собой дверь.
— Не думаю, что господину Пемброку очень нравилось это место, — неожиданно сказал он. — Прошлой весной, когда госпожа решила разводить цветы, хозяин сказал, что она может делать что угодно, только чтобы этой теплицы не было видно из дома. Иначе он не оплатит счет. Я, конечно, не собирался подслушивать, но так уж получилось. Понимаете, они ругались очень громко.
— Понимаю, — сказал я. — Ругань, хлопанье дверьми…
— У них было все в порядке, когда я только начинал здесь работать, — рассказывал Белбрук, — но потом я заметил, что она понемногу начинает на него давить. Ну, и пошло-поехало, сами видите. Я здесь целый день, с утра до вечера, и в доме, и на участке, так что все это у меня на глазах.
— Как это — понемногу давить? — осторожно спросил я.
Он косо глянул на меня, снова что-то заподозрив.
— Вы же сказали, что господин Пемброк — ваш отец. Вы должны были ее знать.
— Я не бывал здесь. Она мне не нравилась.
Он счел это объяснение вполне достаточным.
— Она могла быть сладкой, как патока… — Он помолчал, вспоминая. — Не знаю, как это лучше назвать — какой она была. Только вот в этом году, кроме обычных овощей для кухни, я посадил на маленьком участке особые сорта… вырастил их, так удачно… хотел послать на местную выставку. Стручковую фасоль, морковь и лук хороших сортов. Я неплохо в этом разбираюсь, понимаете? Ну, так вот. Они попались на глаза госпоже Пемброк за пару дней до того, как я собирался снимать урожай. В четверг, а выставка должна была открываться в субботу. «Какие огромные овощи!» — сказала она тогда, и я объяснил, что собираюсь в субботу послать их на выставку. Она посмотрела на меня так ласково, будто сиропом полила. «Ах, нет, Артур. Мы с господином Пемброком так любим овощи, вы же знаете! Мы приготовим их завтра на обед, а остальные заморозим. Ведь это наши овощи, Артур, не правда ли? Если вы хотите что-нибудь выращивать для выставки, делайте это на своем собственном участке в свободное от работы время». И выбранила меня. А когда я наутро пришел на работу, весь мой опытный участок был обобран — вся фасоль, морковка, лук. Ничего не осталось. Она все забрала. Все самое лучшее, сотни фунтов. Может, они и съели что-нибудь, только она ничего не замораживала. В понедельник я нашел свои овощи в мусорном баке.
— Прелестно, — сказал я.
Он пожал плечами.
— Вот такой она и была. Делала гадости, но все в рамках своих законных прав.
— Я удивляюсь, что вы не оставили эту работу.
— Здесь очень хороший сад, и у меня неплохие отношения с господином Пемброком.
— А когда он переехал?
— Он попросил меня остаться, чтобы содержать здесь все в порядке. Он повысил плату, и я согласился.
Неторопливым шагом мы вернулись к кухонной двери. От Артура Белбрука исходил легкий запах взрыхленной земли и опавших листьев, и аромат теплого перегноя, как от того садовника, который ухаживал за усадьбой в дни моего детства. Я с грустью вспомнил те далекие дни.
— Я здесь вырос, — сказал я. Он понимающе кивнул мне.
— Это не вы построили потайную комнату?
Я удивился:
— Собственно, это не совсем комната, просто треугольное пространство.
— А как она открывается?
— У вас не получится.
— Я хотел приспособить ее под хранилище для яблок, — с сожалением пояснил Белбрук.
Я покачал головой.
— Она слишком маленькая. И не проветривается. На самом деле, она ни на что не пригодна. А как вы о ней узнали?
Он важно поджал губы и принялся объяснять:
— Я заметил, что стена у палисадника в дальнем углу слишком толстая, и порасспросил старого Фреда, что был здесь садовником до меня. Он рассказал, что когда-то сын господина Пемброка построил там что-то вроде потайной каморки. Но там же нет двери, сказал я. Он ответил, что так задумал тот сын мистера Пемброка и это его дело, а сам Фред об этом ничего не знает, только думает, что дверь просто давным-давно заложили кирпичом. Так если это вы ее построили, расскажите, как ее открыть?
— Сейчас уже не получится, — сказал я. — Я замуровал ее почти сразу, как построил, чтобы мои сводные братья не могли залезать туда и подбрасывать мне дохлых крыс и разную другую гадость.
— А… — он, похоже, расстроился. — Я часто раздумывал, что же там может быть.
— Дохлые крысы, пауки и груды мусора.
Садовник пожал плечами:
— Ну, что ж…
— Вы хорошо здесь управляетесь. Я так и скажу отцу.
Его морщинистое лицо засветилось от удовольствия.
— Скажите ему, что я присмотрю за собаками и за всем остальным, пока он не вернется.
— Он будет вами доволен.
Я вынес чемодан, бросил последний взгляд на драгоценную герань Мойры и запер дверь. Пожал жесткую руку Артура Белбрука и в машине, взятой напрокат в Лондоне сегодня утром, поехал в Эпсом.
Свою одежду я собрал вдвое быстрее. В моем шкафу царил строгий порядок, не то что у Малкольма, да и вещей у меня было немного. Я все время собирался перебраться в квартиру получше, но никак не мог подыскать подходящую. А потому мою гостиную и две маленькие спальни украшали только модные новые портьеры и гравюра с изображением Сержанта Мерфи, выигравшего Большой национальный кубок в 1923 году.
Я сменил брюки Малкольма на одни из своих, уложил чемодан, нашел паспорт. Мне не нужно было ни пристраивать собак (которых у меня не было), ни оплачивать счета. Ничто меня не задерживало.
На автоответчике светилась красная лампочка. Значит, кто-то звонил, пока меня не было. Я перемотал пленку и включил магнитофон. Прислушиваясь к бестелесным голосам, я освободил холодильник от всего, что могло испортиться до моего возвращения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111