Последние два года он работал на студии, выпускающей рекламные ролики. Там сказали, что он хороший специалист и в своем деле разбирается. Они знают о его желании работать самостоятельно, считают, что он на это способен, и не хотят его потерять.— Сколько ему лет?— Двадцать четыре.Бэл одарил меня взглядом типа «охо-хо», зная, как и я, что именно возраст мультипликатора прежде всего вызвал отрицательный ответ в других банках.— Что ему нужно? — спросил Бэл, но выглядел он так, будто уже решил отказать.— Студия, оборудованная надлежащим образом. Средства, чтоб нанять десять художников-копировщиков, учитывая, что может пройти год, прежде чем будет закончен хоть один фильм и можно ожидать получения прибыли. Средства на поощрение. Средства ему на жизнь. Вот примерные подсчеты.Вэл склонился над бумагами, моментально привел в порядок мелкие аккуратные черты лица, выпятил ровные темные усики и наморщил лоб, отчего выгнутые дугой брови задрались к черной челке.— Почему вы ему сразу не отказали? — наконец спросил он.— Гм... Посмотрите на его рисунки. — Я открыл другую папку и расстелил перед ним буйно расцвеченную череду листов, представлявших портреты двух персонажей и их забавную историю. Я понаблюдал за утомленно-мудрым лицом Бэла, пока он пересматривал листы; увидел пробуждающийся интерес, услышал смех.— Вот именно, — сказал я. — Пф. — Он откинулся на спинку стула и окинул меня оценивающим взором. — Уж не хотите ли вы сказать, что мы должны за него взяться?— Оно, конечно, рискованно, и никаких гарантий. Но я бы сказал да. Разумеется, на всякий случай надо приставить к нему опытного бухгалтера, который следил бы за состоянием дел и сообщал, стоит ли финансировать дальнейшее расширение.— Хм. — Он поразмыслил какое-то время, поглядывая на рисунки, которые все еще казались мне забавными, хотя я за две недели насмотрелся на них достаточно. — Ну, не знаю. Больно уж пальцы у него веером.— Может, это режутся крылья? — кротко спросил я, и в глазах Бэла мелькнула веселая искорка. Он выровнял стопку рисунков и вложил их обратно в папку.— Оставьте это, хорошо? — сказал он. — Я поговорю с Генри во время ленча. — И у меня мгновенно возникло неловкое чувство, что они будут обсуждать не только и не столько мультипликатора, сколько основательность моих суждений. Если они сочтут меня глупцом, я в два счета окажусь позади Джона в очереди на повышение.Однако в половине пятого зазвонил мой внутри-офисный телефон, и на другом конце провода был Вэл.— Зайдите и заберите ваши бумаги, — сказал он. — Генри говорит, что целиком полагается на ваше решение. Так что пан или пропал — решать вам.Первый раз появившись на Королевских скачках в Аскоте, человек, в зависимости от его взгляда на мир, испытывает либо восторженное изумление, либо пуританское негодование. Либо душа воспаряет при виде изумрудных травяных дорожек, бесчисленных цветников, ярких платьев, игривых шляп и элегантных мужчин в пристойно-сером, либо возмущается презренным мотовством, легкомыслием и клеймит позором шампанское с земляникой, пока в мире кто-то голодает.Я, несомненно, принадлежал к жизнелюбам: и по воспитанию, и по наклонностям. Так уж случилось, что Королевские скачки в Аскоте были единственным событием в мире скачек, из которого мои родители неизменно исключали меня. Три из четырех дней праздника детей на Королевскую трибуну не допускали, а мать в данном случае интересовали не столько ставки, сколько возможность повращаться в обществе. Школа, твердо повторяла она каждый год, должна быть на первом месте; правда, в другие дни эта строгость как-то забывалась. Так что я испытывал ощущение двойного праздника, проходя через ворота в воскрешенном отцовском наряде и прокладывая путь через возбужденную толчею к указанной верхней закрытой трибуне.— Добро пожаловать на представление! — бодро сказал Гордон, вручая мне бокал с пузырящимся напитком, а Джудит в желтом шелке, мурлыкая от удовольствия, воскликнула:— Ну, разве не здорово?— Изумительно.Я и вправду так думал. Загоревший и поздоровевший Гордон представил меня хозяину ложи.— Дисдэйл, это Тим Эктрин. Он работает в банке. Тим — Дисдэйл Смит.Мы обменялись рукопожатием. Рука Дисдэйла была пухлая и горячая, как и его тело, и лицо.— Рад познакомиться, — сказал он. — Вам уже нашли? Отлично. Знакомы с моей женой? Беттина, солнышко, поздоровайся с Тимом.Он положил руку на талию девушки более чем вдвое моложе его самого.На девушке было обтягивающее белое в черный горошек платье, низко вырезанное на груди и спине. Еще была широкая черная шляпа, прекрасная кожа и нежная отработанная улыбка.— Привет, Тим, — сказала она. — Я так рада, что вы пришли!Ее голос, по-моему, походил на все остальное: эффектный, хорошо поставленный, неестественно мелодичный и все-таки еле заметно отдающий сточной канавой.Сама ложа была приблизительно пять на три ярда, большую часть ее занимал обеденный стол на двенадцать персон. Одну стену целиком заменяло окно с видом на зеленый скаковой круг; за стеклянной дверью начинались ступени, ведущие вниз на обзорный балкон. Стены ложи были по-домашнему обиты бледно-голубой рединой; пушистый голубой ковер, розовые цветы и картины создавали атмосферу роскоши, на что ушло гораздо меньше средств, чем могло показаться. В ложах, в которые я по пути заглядывал, стены большей частью были покрашены строителями в универсальный маргариновый колер, и я мимоходом прикинул, у кого из них такой хороший вкус — у Дисдэйла или у Беттины.Генри Шиптон и его жена стояли в проеме балконной двери, глядя один внутрь, другая наружу, как двуликий Янус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15