Дисдэйл как раз видел в Ньюмаркете ту скачку «2000 гиней» и был радостно возбужден.— Так и летит над землей, ног не видать! Положительно пожирает пространство, — говорил он во всеуслышание. — Высокий поджарый жеребец, полон огня.— Однако Дерби он проиграл, — рассудительно отозвался Генри.— Ну да, — признал Дисдэйл. — Но вспомните, он пришел четвертым.Это ведь не полное бесчестье, не так ли?— Как двухлетка он был хорош, — кивнул Генри.— Да просто великолепен! — пылко воскликнул Дисдэйл. — И только вспомните его родословную. От Кастла и Амперсэнд. Трудно подобрать лучшую пару.Не всем были знакомы эти имена, однако все почтительно закивали.— Он мой банкир, — сказал Дисдэйл, распростер руки и хохотнул. О'кей, у нас тут полон дом банкиров. Но я нынче доверяю свои деньги Сэнд-Кастлу. Ставлю на него и удваиваю капитал на каждых скачках. Утраиваю.Умножаю. Верьте слову доброго дядюшки Дисдэйла. Сэнд-Кастл — самый надежный банкир в Аскоте! — Его голос положительно потрясал евангельской верой.— Он просто не может проиграть.— Вам нельзя ставить, Тим, — сурово прошептала мне на ухо Лорна Шиптон.— Я не моя мать, — кротко ответил я.— Наследственность, — мрачно сказала Лорна. — А ваш отец пил.Я подавил смешок и в отличном настроении принялся за свою землянику.Что бы я ни унаследовал от своих родителей, только не склонность к их дорогостоящим удовольствиям; скорее твердое намерение никогда больше не допускать судебных исполнителей к нажитому имуществу. Эти флегматичные господа забрали даже лошадку-качалку, на которой шести лет от роду я в своих фантазиях выигрывал Национальный Кубок. Мать со слезами хватала их за руки, объясняла, что это мои вещи, а не ее и господа должны их оставить, а господа, как глухие, направились к выходу, унося с собой все пожитки. Из-за собственных пропавших сокровищ мать тоже страдала, но здесь ее страдание и горе безнадежно смешивались с виной.В двадцать четыре года я уже достаточно повзрослел, так что смог отделаться пожатием плеч от наших подлинных потерь и более или менее возместить их (кроме лошадки-качалки), но ярость того дня впечаталась в мою жизнь намертво. Я молчал, когда это происходило; я был бледен и нем от бешенства.Лорна Шиптон ненадолго отвлеклась от меня и перенесла свое неодобрение на Генри. Она велела ему не брать к землянике ни сливок, ни сахара: ей не понравится, если он наберет вес, заработает сердечный приступ или покроется сыпью. Генри безропотно взглянул на запретные лакомства, к которым он и не собирался прикасаться. Боже сохрани меня, подумал я, от женитьбы на Лорне Шиптон.Мирное времяпрепровождение за кофе, бренди и сигарами было нарушено.Народ ринулся к кассам, возлагая надежды на первый заезд, а я, игрок не настолько азартный, что бы там ни думала миссис Шиптон, неторопливо вышел на балкон и полюбовался Королевской процессией: лоснящиеся лошади, открытые экипажи, золото, блеск, плюмажи колышутся, и точно волшебная сказка легкой рысью движется по зеленой дорожке.— Ну, разве не чудо? — сказал голос Джудит за моим плечом, и я взглянул на ее выразительное лицо и встретил прямой взгляд смеющихся глаз.Проклятье, подумал я, мне хотелось бы жить с женой Гордона.— Гордон пошел делать ставки, — сказала она, — так что, наверное, у меня есть возможность... То, что случилось, его ужасно потрясло... знайте, мы в самом деле очень благодарны вам за все, что вы сделали в тот кошмарный день.Я покачал головой.— Я ничего не сделал, поверьте.— Ну, это еще полдела! Вы ничего не сказали. В банке, я имею в виду.Генри говорит, что не просочилось ни шепота.— Но... я же не мог...— Многие люди могут, — вздохнула она. — Вы же знаете этого Алека!Я невольно рассмеялся.— Алек — человек незлой. Он бы не рассказал.— Гордон говорит, что он молчалив, как рыночный зазывала.— Не хотите ли спуститься и посмотреть лошадей? — спросил я.— О да. Наверху чудесно, но слишком далеко от жизни.Мы спустились к паддоку поглядеть в непосредственной близости на лошадей, которых прогуливали по кругу, и на жокеев, садящихся в седла в ожидании выезда на дорожку. От Джудит исходил чудный запах. «Остановись! сказал я себе. — Остановись».— Вон та лошадь, — показал я, — это про нее говорил Кальдер Джексон. Он ее вылечил. Кретонна: Жокей в ярко-розовом.— Собираетесь на нее поставить? — спросила Джудит.— Если хотите.Желтые шелковые розы кивнули, и мы весело встали в очередь делать ставки. Вокруг нас двигались серые цилиндры, пузырились легкие платья, толпа Аскота бурлила, кипел и пенился праздник в сиянии солнца, фантастический обряд, вера в чудо, торжествующая над грубой реальностью. Вся жизнь моего отца была погоней за духом, который я улавливал на лицах здесь, в Королевском Аскоте; заманить бы в ловушку счастье...— О чем вы так торжественно думаете? — спросила Джудит.— Поедатели лотоса безвредны. Пусть бы террористы ели лотосы.— Как строгая диета, — сказала она, — они вызывают тошноту.— В такой день можно влюбиться.— Да, можно. — Она с преувеличенным вниманием разглядывала свою программку бегов. — Но нужно ли?После паузы я сказал:— Нет. Не думаю.— Я тоже. — Она взглянула на меня серьезно, с пониманием и с затаенной улыбкой. — Я знаю вас шесть лет.— Я не заслуживаю доверия, — сказал я. Она рассмеялась, и минута прошла, но признание было совершенно ясно сделано и в известном смысле принято. Я остался рядом с ней, и между нами не возникло неловкости, скорее возросла теплота. И во взаимном согласии мы решили остаться на первый заезд у паддока, а не карабкаться вверх по лестницам, чтобы, добравшись до ложи, обнаружить, что лошади пришли к финишу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15