Владелец, мистер Селби, так обрадовался, что подарил мне новый костюм и плащ. Постепенно радикулит отца проходил, но с тех пор он часто позволял мне помогать ему в классе гунтеров, и я набирался опыта.
Я надеялся, что, отбыв положенное законом время в школе, с удовольствием распрощаюсь с ней. Но вот мне исполнилось четырнадцать, а мама не разрешила уйти из школы, считая, что я еще маленький. Пришлось проучиться еще целый год. Конечно, мама была права, но в те дни я этого не понимал.
Глава 2
На земле и в небе
Если многие мальчики катали по полу свои детские вагончики шотландского экспресса, то я с игрушечной лошадкой перелетал над «Бечерсом», подходил к «Валентайну», брал «Чейер» и преодолевал «Кэнел-Терн». Названия препятствий на ипподроме Эйнтри в Ливерпуле звучали для меня песней, призывным гимном, манящей тайной, и чары, которыми они околдовали меня в детстве, так никогда и не прошли. Сейчас, когда я знаю каждое из них, как собственную руку, и храню сотни воспоминаний об опасностях и победах в любую погоду и в любое время года, их названия имеют надо мной еще более сильную и возбуждающую власть. Они стоят у меня перед глазами, и я вспоминаю их с невыразимым наслаждением.
Если возможно унаследовать такое неуловимое свойство, как желание быть жокеем, то я унаследовал его. Мой отец был жокеем, и отец моего отца был жокеем.
Мой дед, Уилли Фрэнсис, и его сводный брат, Роберт Харриес, считались лучшими наездниками-любителями своего поколения и с 1885 по 1905 год выигрывали все возможные соревнования и любительские стипль-чезы в Юго-Восточном Уэльсе. Роберт Харриес к тому же считался мастером по натаске охотничьих собак, и оба брата заполняли время между скачками охотой. Они полагали, что любое дело, не связанное с лошадьми, пустая трата времени.
В расцвете сил артрит превратил Уилли Фрэнсиса в калеку, ему пришлось бросить скачки и работу на ферме. С тех пор он позволил жене взять в свои руки заботу о будущей карьере трех взрослых сыновей и младшей дочери. Из всех детей только отец сумел доказать матери, что лошади — это его жизнь. Она позволила ему поступить на работу в скаковые конюшни полковника Лорта Филлипса, потому что не понимала, что такая работа позволит ему участвовать в скачках в качестве любителя, и к тому же отец уж слишком донимал ее. В конюшни, которые славились тем, что подготовили знаменитого победителя Большого национального стипль-чеза, отец пришел в шестнадцать лет. И вскоре полковник Лорт Филлипс взял для него лицензию на право участвовать в скачках как профессионал.
Первые годы отец очень радовался своей работе и выиграл много заездов, но со временем стало очевидным, что до тех пор, пока он остается у полковника Филлипса, у него нет надежды стать кем-то большим, чем жокеем для лошадей «второго сорта», потому что блестящий Тич Мэсон, ведущий жокей своего времени, постоянно работал для Лорта Филлипса.
В 1914 году начавшаяся Первая мировая война положила конец этому тупиковому положению, отца послали во Францию. К тому времени он уже тайком обручился с матерью, потому что ее отец не одобрял их союз. Он дал свое благословение только после того, как отец пообещал больше не участвовать в скачках. Мои родители поженились в 1915 году, в один из редких приездов отца домой.
Неудивительно, что, выросший на рассказах о доблестях отца и деда и с их кровью в моих маленьких жилах, я с самого раннего детства вбил себе в голову, что буду только жокеем. С того дня, как я первый раз взобрался на спину осла, убеждение, что мое будущее предопределено, никогда не покидало меня. Я никому не рассказывал, что собираюсь участвовать в скачках, и даже не так уж много думал об этом, но, когда меня спрашивали, кем буду, когда вырасту, всегда отвечал: «Жокеем».
Со временем выяснилось, что я как раз такой мелкий, какой нужен для гладких скачек. Мать и отец испытывали некоторое смущение: с одной стороны, они понимали, что преуспевающие жокеи зарабатывают хорошие деньги, с другой — им хотелось, чтобы сын был человеком нормального роста, и мысль о том, что мне придется пойти в ученики, не казалась привлекательной.
Друг нашего дома, Герберт Рич, который занимался охотой, разведением и тренировкой лошадей, настойчиво убеждал отца послать меня в Эпсом к Стенли Вуттону, умевшему делать из учеников первоклассных жокеев.
Герберт Рич, с интересом наблюдавший за моей маленькой персоной, как-то раз обернулся к отцу и сказал:
— Ему надо давать джин, дружище, давайте ему джин. Тогда он не будет расти.
Мама давала мне молоко, и будто в Алисином Зазеркалье я вдруг начал расти с непостижимой скоростью и скоро вымахал в долговязого детину, совершенно не подходившего и слишком тяжелого для гладких скачек. Но мое превращение никого особенно не огорчило, потому что для стипль-чеза, о котором я мечтал в глубине души, рост не имел значения. Меньше чем за четыре года я вырос на восемнадцать дюймов, а потом продолжал расти, но уже не так, как грибы после дождя.
Оставив школу, я превратился в своего рода продолжение отца. Когда он хотел побывать сразу в двух местах или работать одновременно с двумя лошадьми, то своим вторым "Я" делал меня. Начав с семи лет, я по-прежнему объезжал и тренировал лошадей в хозяйстве Смита, участвовал в охоте и показывал на выставках десятки и десятки лошадей. Зимой мы охотились иногда по четыре дня в неделю, а по пятницам ездили по делам в город или к фермерам.
Многие покупатели гунтеров жили далеко, и, если они хотели рано утром посмотреть, как лошадь ведет себя на охоте в отъезжем поле, ее приходилось привозить накануне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60