Вы пытаетесь не пасть духом. О'кей?
Он кивнул и махнул рукой в сторону сцены.
– Впечатляет, – признал он, – но почему мотоцикл?
– Это то, о чем наш фильм.
– Что вы хотите сказать? Ведь в фильме нет никаких мотоциклов, не так ли?
– Фантазия, – пояснил я. – Наш фильм о том, как необходима фантазия.
– Призрачные любовники? – с сомнением хмыкнул он.
– Фантазия дополняет то, чего нет в жизни, – обронил я. – Этому парню с мотоциклом восемнадцать лет, он добрый малый, имеет постоянную работу, приносит своей престарелой соседке покупки на дом, а в своей придуманной жизни он – адский всадник верхом на ревущем сгустке энергии, весь в черной коже и металле. Он играет в то, чем не смог бы и, вероятно, не захотел бы стать в реальности, но, воображая себе это, он делает свою жизнь более полной, насыщенной.
Нэш стоял неподвижно.
– Вы говорите так, словно одобряете все это.
– Да, одобряю. Я полагаю, что добрая и яркая придуманная жизнь спасает несчетное количество людей от тоски и депрессии. Она дает им ощущение собственной индивидуальности. Они изобретают самих себя. Вы отлично знаете это. Вы сами – фантазия для множества людей.
– А маньяки-убийцы? Они тоже фантазируют?
– Для любых небес есть свой ад.
Монкрифф позвал:
– Готово, Томас, – и Нэш, ничего не ответив, пошел на то место, откуда должен был войти в кадр, остановиться, повернуть голову и увидеть Билла Робинсона, живущего в дарующей смелость стране грез.
Эд обошел круг, объясняя всем соседям, что необходимо соблюдать тишину. «Мотор!» – выкрикнул он. Камеры заработали. Эд крикнул: «Пошел!» Нэш шагнул, остановился, повернул голову. Великолепно! Билл Робинсон уронил кусок выхлопной трубы и сказал:
– Извините.
– Стоп, – с отвращением произнес Эд.
– Не говори «извините», – сказал я Биллу Робинсону, подойдя к нему. – Не имеет значения, если ты что-то уронишь. Не имеет значения, если ты выругаешься. Это нормально. Только не говори «извините».
Он усмехнулся. Мы начали снимать сцену снова. Он сваривал вместе два куска блестящего металла, деловито, словно на него не пялились пятьдесят человек.
– Стоп! – с одобрением крикнул Эд, и соседи зааплодировали. Нэш пожал Биллу Робинсону руку и раздал автографы. Мы продали кучу билетов на будущий фильм, и никто не воткнул мне в спину нож. Словом, выдался неплохой вечер.
Вернувшись в «Бедфорд Лодж», мы с Нэшем вместе поужинали в номере.
– Продолжим разговор о необходимости фантазий, – сказал он.
– О… я… – Я помялся и умолк, не желая выставлять себя дураком.
– Продолжим, – настаивал он. – Люди говорят… фактически, я говорю… что актерское ремесло не есть подходящее занятие для серьезного человека. Объясните мне, почему это так.
– Мне нет нужды объяснять это вам.
– Тогда скажите мне, почему вы занимаетесь сотворением фантазий?
– Выпейте вина.
– Не уходите от ответа, черт побери!
– Ну что ж, – начал я, решившись наконец высказаться. – Когда-то я хотел стать жокеем, но вырос слишком большим. Как бы то ни было, в один прекрасный день я пришел к доктору по поводу травмы плеча, которую получил, упав на скачках. И доктор спросила меня, чем я хочу заняться в жизни. Я ответил: «Хочу быть жокеем», – и она сердито прочла мне лекцию о том, как легкомысленно я трачу отпущенное мне на земле время. Я спросил ее, какое же занятие она могла бы порекомендовать, и она сурово ответила, что единственным полезным и достойным занятием является медицина.
– Какая чепуха!
– Она презирала меня за то, что я хотел всего-навсего развлекать людей.
Нэш покачал головой.
– Полагаю, я дал разумное объяснение, – сказал я. – Я по-прежнему развлекаю людей и, наверное, буду развлекать и в дальнейшем, и я убедил себя, что мое дело приносит по меньшей мере столько же добра, сколько успокаивающие лекарства. Любой может пойти туда, куда ведет его сознание. Можно жить в воображаемом мире, не испытывая реального ужаса или реальной боли. Я создаю образы. Я открываю дверь. Я могу воспламенить… и могу исцелить… и успокоить… и дать людям понимание… И, ради Бога, забудьте все, что я тут наговорил. Я просто пытался развлечь вас.
Нэш задумчиво пил вино.
– А в этом фильме, которым мы занимаемся, – сказал я, – призрачные любовники делают существование отвергнутой жены более счастливым. Это лучший способ, который она может противопоставить роману ее мужа с ее сестрой. Это ее убежище… и ее месть. Он криво улыбнулся.
– Мой персонаж – дерьмо, не так ли?
– Он человек, – отозвался я.
– Вы собираетесь купить Говарда на ее самоубийство?
Я покачал головой.
– Я уверен, что она не повесилась. Но не беспокойтесь, ваш персонаж отомстит за ее смерть и предстанет средь аромата роз.
– Говард написал эти дополнительные сцены?
– Еще нет.
– Вы жулик, Томас, вы это знаете?
Мы мирно завершили ужин и вместе с Монкриффом расписали завтрашние съемки, которые должны были проходить в декорации, похожей на столовую Лондонского литературного клуба, теперь уже полностью готовой.
После этого совещания я с облегчением стащил свой бронежилет, вымылся, ухитрившись не намочить повязку, и, выйдя из душа в трусах, решил, что перед тем как забраться в постель, всего лишь быстренько гляну на газетные вырезки о смерти Сони. Два часа спустя, уже натянув пижаму, я сидел в кресле, восхищенный и ошеломленный, начиная понимать, почему Пол так отчаянно хотел забрать книги Валентина и почему, вероятно, Валентин не хотел отдавать их ему. Оставляя их мне, сравнительно чужому человеку, старик думал сохранить в тайне факты, содержащиеся в статьях, поскольку я не должен был понять значения этих вырезок и мог попросту выбросить их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97