Вновь прибегнув к услугам справочных служб, я установил более точно место его проживания и, расспрашивая техников в гаражах и людей, выгуливавших собак, я в конце концов добрался дофермы «Бой-ива», сонной и мирной в этот воскресный вечер.
Я медленно проехал по узкой немощеной колее, приведшей меня на неподстриженную лужайку перед увитым плющом домом. Цвели одуванчики. Несколько старых покрышек валялось у подгнившего деревянного сарая. Неустойчивый на вид штабель досок для забора, казалось, пришел уже в полную негодность. Некто, бывший когда-то человеком, стоял, прислонившись к воротам фермы, и нелюбезно смотрел на меня.
Выйдя из машины и сразу же почувствовав себя угнетенно, я спросил:
– Мистер Уэллс?
– А?
Он был глух.
– Мистер Уэллс? – крикнул я.
– Ага.
– Могу я поговорить с вами? – проорал я. Безнадежно, подумал я.
Старик не слышал. Я попытался снова. Он просто бессмысленно уставился на меня, а потом указал на дом.
Будучи не совсем уверен, что он имеет в виду, я все же прошел туда, куда он указывал, и нажал кнопку звонка.
Раздавшийся звук отнюдь не походил на деликатное «динь-дон», как в доме Доротеи; звонок фермы «Бой-ива» заставлял клацать зубами. Вскоре дверь открыла прелестная юная блондинка с волосами, собранными в конский хвост, и кожей, за которую любая актриса готова была бы умереть.
Я сказал:
– Я хотел бы поговорить с мистером Джексоном Уэллсом.
– О'кей, – кивнула она. – Проходите. – Она отступила в прихожую и скрылась за дверью слева. Оттуда на сей раз появился тощий блондин с вихляющей походкой, на вид несколько моложе пятидесяти лет.
– Вы хотели видеть меня? – осведомился он. Я бросил взгляд назад, туда, где глухой старый пень по-прежнему подпирал ворота.
– Мой отец, – сказал блондин, проследив направление моего взгляда.
– Мистер Джексон Уэллс?
– Это я, – ответил он. – Ох!
Он усмехнулся, увидев мое облегчение, с беззаботностью, на сотню миль отстоявшей от того, что ожидал увидеть я. Он спокойно ждал, пока я представлюсь, а потом медленно спросил:
– Я не мог видеть вас раньше?
– Я так не думаю.
– По телевизору, – произнес он, сомневаясь.
– О… ну… вы смотрели вчера репортаж о Линкольнском забеге в Донкастере?
– Да, смотрел, но… – Он потер лоб, не в силах вспомнить поточнее.
– Меня зовут Томас Лайон, – сказал я. – Я был другом Валентина Кларка.
Тень омрачила лучезарное настроение Джексона Уэллса.
– Бедный старикан умер на этой неделе, – сказал он. Мое имя наконец-то подхлестнуло его память. – Томас Лайон. Не тот ли, что снимает фильм?
– Тот, – признался я.
– Я видел вас вчера по телику, вас и Нэша Рурка.
Он подвел церемонии знакомства краткий итог, потерев кончик носа тыльной стороной ладони. Я сказал:
– Я не хочу принести вам никакого вреда созданием этого фильма. Я приехал спросить вас, существует ли что-либо, о чем вам в особенности хотелось бы умолчать. Потому что иногда, – объяснил я, – можно затронуть вещи или думать, что затрагиваешь вещи, которые оборачиваются ранящей истиной.
Он подумал над этим и сказал наконец:
– Вам, наверное, лучше пройти в дом.
– Спасибо.
Он провел меня в маленькую комнату рядом со входом, на вид нежилую. Пианино, вращающийся стул, тяжелое деревянное кресло и закрытый шкаф составляли всю его обстановку. Сам он сел на вращающийся стул и указал мне на кресло.
– Вы играете? – учтиво поинтересовался я, имея в виду пианино.
– Моя дочь играет. Люси, вы видели ее.
– М-м… – Я кивнул и набрал побольше воздуха. – В общем-то я хотел расспросить вас об Ивонн.
– О ком?
– Об Ивонн. О вашей жене.
– Соня, – с усилием сказал он. – Ее звали Соня.
– В книге Говарда Тайлера она Ивонн.
– Да, – согласился он, – Ивонн. Я читал эту книгу.
Казалось, он не испытывал ни горя, ни гнева, поэтому я спросил:
– Что вы думаете о ней?
Неожиданно он рассмеялся:
– Куча вздора. Призрачные любовники! И этот аристократический сморчок, который в книге вроде бы как я! Сапожники.
– В фильме вы будете далеко не сморчком.
– Значит, это правда? Нэш Рурк – это я?
– Он играет человека, жена которого была найдена повешенной.
– Что вы знаете? – Солнечное сияние его настроения и улыбку в его глазах, несомненно, нельзя было подделать. – Все это было чертовски давно. Я и плевка не дам за то, что вы скажете в фильме. Я едва могу вспомнить Соню, и это факт. Это была другая жизнь. Я оставил ее позади. Делайте эту ерундовину, если вам хочется. Я досыта наелся этой мерзостью. Понимаете, мне было двадцать два, когда я женился на Соне, и еще не было двадцати пяти, когда она умерла, и я на самом деле был еще ребенком. Ребенком, который играет в большого ньюмаркетского тренера скаковых лошадей. После этого дела люди стали забирать своих лошадей. Я свернул бизнес, перебрался сюда и живу здесь нормально, тихо, никаких сожалений.
Поскольку казалось, что он обсуждает вопрос совершенно спокойно, я спросил:
– Почему… э… почему умерла ваша жена?
– Называйте ее Соня. Я не думаю о ней как о своей жене. Моя жена здесь, в этом доме. Мать Люси. Мы женаты уже двадцать три года, и нам хорошо друг с другом.
Во всей его личности чувствовалось нескрываемое удовлетворение своей жизнью. У него было обветренное лицо и исчерченные прожилками щеки человека, проводящего много времени на свежем воздухе, на загорелой коже резко выделялись светлые брови. В синих глазах не крылось ни капли хитрости. Зубы его были от природы белыми и здоровыми. В его длинных конечностях и крепкой шее не было заметно никакого напряжения. Я думал, что вряд ли он наделен великим умом, но взамен того он был одним из тех прирожденных счастливчиков, которые могут довольствоваться малым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97