Может быть, то и другое произошло одновременно.
– Мой отец думает почти так же, – заметил Майкл Саузерн. – Он всегда говорил мне, что случайность может играть большую роль, чем мы думаем, и чужеродная ДНК совместилась с человеческими генами. Вероятно, он и молодой Дарвин хотят продвинуть теорию эволюции в более широком масштабе – распространяющемся за пределы Земли на всю Вселенную, с единой системой жизни, охватывающей ее бесконечные дали.
Лейла вспомнила, как смотрела с Ноэлом Кордери и Квинтусом в безграничное небо. Тогда она сказала Нтикиме, что звезды очень далеки; Квинтус пояснил, что это отдаленные солнца, и радовался созданному Богом человеку в мире каждой звезды. Созданному с тем, чтобы наполнить свое бесконечное Создание плотью и духом в системе, величие которой превосходило воображение даже воображение вампира, живущего тысячи лет.
Лейла подумала опять: «БЕДНАЯ БЕРЕНИКА! Обладать дыханием жизни и ничего не видеть». Она думала о Беренике, чтобы отвлечься.
Вслух она сказала:
– Рада слышать это. Мир звезд – жуткое и страшное место. Мне не нужен Бог, которому поклонялся Квинтус, но меня утешает мысль, что история, где я играю свою роль, не ограничивается частицей камня, затерянной в безбрежной пустыне полуночной тьмы. – И подумала: «Я помню его лучше, чем думала, и эти слова могли быть его, еще до того как я научилась так говорить».
– Ты говоришь, как мой отец, – сказал он резко. Вероятно, бессмертные всегда так рассуждают. Это так на самом деле или все просто удобная фантазия?
Лейла внимательно смотрела на юношу, сопоставляя хрупкость голубизны его глаз и откровенность слов о смерти.
– Не знаю, – сказала она. – И никто не знает. Скоро мы будем знать лучше, когда полетим к звездам и разведаем, есть ли жизнь на других планетах, на что она похожа, но уголки бесконечности будут всегда вне пределов нашего знания.
– Скоро, – повторил он, – когда мы полетим к звездам. Это будет скоро для тебя, несомненно, но не для меня. Этот мир – все, что у меня есть, вместе с его болью. Моя роль, к несчастью, ограничена, как и роль Ноэла Кордери. Он и я были помечены нашей предательской ДНК – ранней смертью.
Если он хотел взволновать ее, то это удалось. Она с трудом допускала мысль о жестокой проделке судьбы с Ноэлом. Он был обречен умереть, и в таких мучениях, какие этот мальчик с морфием в кармане, в мире, облегчающем боль, не мог понять, даже представить. Но чувство горечи, вызванное тем, что Кордери остался смертным, было неоднозначным. Ведь стань он вампиром, он не был бы ее любовником.
– Его убила не собственная ДНК, – сказала Лейла жестко. – Его замучили, отомстив за распространение открытия.
– Знаю. Но он не пытался избежать плена, суда и казни? Он покинул бы Мальту, если бы не был обречен на верную смерть? Какой смысл был для него в жизни вообще, если существовала уверенность в собственной бренности?
Лейла подошла к окну и посмотрела в ночь. Опять застучали частые капли дождя, она поняла: дождь будет сильным.
– Какой смысл? – повторила негромко. Она всегда говорила себе, что его смысл заключался в ней. Но, конечно, не могла представить, чего он стоил по сравнению со смертью и болью. Майклу Саузерну она сказала совсем другое:
– Думаю, никакого покоя для него не было никогда. Он не был спокойным и быстрым на решения. Он мог быть грустным и печальным, но я не могу сказать, что он смирился со своей судьбой или спасся от дурного настроения, обретя веру. Он не раскрыл для себя Бог, в которого верил Квинтус, и никогда не был уверен в том, что оставил след в истории. Добывая яд против вампиров, не знал; благословит иди проклянет его будущее за усилия, будут ли его считать такие люди, как ты, героем или подлецом. Но Кордери считал свою жизнь достойной, дела тоже и верил, что множество научных открытий, сделанных на основе его исследований, достаточно весомы, чтобы их засчитать в конечном счете. – Она обернулась, чтобы видеть его реакцию.
Майкл молчал, не выдавая своих чувств. Он будто нарочно ничем не проявлял себя, будто не расслышал ее слов. «Уже одно это, – думала она, – достаточно весомо».
– По правде говоря, – сказал он, помолчав, – я не знаю, считать его героем или нет. Думаю, мой отец назвал бы его великим за открытия, за роль ведущего в разрушении старого порядка, чтобы дать дорогу новому, но я не знаю. Думаю, я стал скептически оценивать мнения своего отца, почти по привычке. А ты считаешь, что я должен взять Кордери за образец, узнав, что пал жертвой болезни, которой страдал он? Должен благородно нести свою ношу и показать пример безжалостному миру тем, как обычный человек может отличиться?
– Это звучит как добрый совет… – сказала она, не обращая внимания на его сарказм.
– …который легче дать. Очень легко, по-моему мнению, только таким людям, как мой отец, решившим заняться наукой и делать открытия, тогда как я все еще принадлежу миру боли и болезни, и тем, кто сделал бессмертным усердие в работе на сотню лет вперед. Я не уверен, что так похож на него, как он или я того хотели бы. Скажи, как ты провела века твоей жизни?
Она не обратила внимания на его невежливость и скрытые обвинения.
– Я родилась рабыней, – начала она, – потом стала пиратом. Я изучала эту дикую природу и пыталась помочь в становлении Новой Атлантиды. Я была лазутчицей-шпионкой бессмертных европейцев среди магометан, передавая рецепты эликсиров Ноэла народам, чьи правители держали все в тайне. Так я заслужила благодарность пап, хотя работала не ради Христа. Это было самое смелое дело, но в период последней войны я была в Лондоне во время атак с применением отравляющих газов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140