– В каком-то роде, – сказал я.
– А уточнить нельзя? – Нет.
– Значит, вы не нашли ее привлекательной? – вернулся к своему вопросу Снел. – Ну, что она… – он помедлил, – неотразима?
– Нет.
Снел вернулся к столу, затушил в пепельнице сигарету и сел.
– Как вы относитесь к женщинам?
– Извините, – сказал я, – уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду.
Снел наклонился вперед, сложив перед собой руки, вялые как перчатки.
– У вас есть обида на женщин? – он помолчал, а потом уточнил: – У вас есть претензии к этой женщине?
– Я бы не назвал это обидой, – сказал я, – Но вопрос интересный.
– А как вы это назовете?
Я уставился в стол. Его серая металлическая поверхность была свежевыкрашена и не имела еще никаких царапин. Я не знал, какая полицейским еще будет от меня польза. Я сказал все, что мог. Почему они так зациклились на мотиве? Может, пытаются найти для меня лазейку? Или заманивают меня в ловушку?
– Итак… – Снел зажег еще одну сигарету.
– Сожалею, – произнес я, – но мне нечего сказать.
Питере издал такой звук, как будто резко выдохнул, получив удар в живот. У него это получилось непроизвольно – нечто среднее между сардоническим смешком и возгласом отвращения.
– Один последний вопрос, – сказал Снел, – у вас есть девушка?
Я кивнул:
– Да. Есть.
– А что она подумает обо всем этом? Я неожиданно повысил голос:
– Она к этому не имеет никакого отношения. – Нет?
– Нет. Это совсем другое.
Питере отвернулся в сторону и что-то быстро пробормотал. Затем выбрал из стопки одну из форм и придвинул ее ко мне.
– Вот, – сказал он. – Изложите свои показания.
Той ночью я просыпался раз десять. Разболелся правый локоть, и я никак не мог найти удобное положение на кровати. К тому же где-то все время хлопали двери, и слышался гул голосов. В полицейском участке, наверное, никогда не было тихо. Я лежал под лампой дневного света и вспоминал, как писал свои показания. Я не мог избежать таких слов, как «разорвал» и «сорвал», также пришлось употребить слово «тащить». На бумаге весь эпизод выглядел намного ужасней. Но хуже всего было то, что я не мог дать никакого вразумительного объяснения своему поведению, хотя в конце заявления я признавал, что поступил неправильно и глубоко сожалею о случившемся, а также об оскорблении и возможных травмах, которые я мог причинить.
Прочитав бумагу, Снел резко взглянул на меня:
– Хотите что-нибудь добавить?
Тон, каким он задал вопрос, предполагал, что я, возможно, упустил что-то важное. Но мне не удалось сообразить, что именно. Наверное, мои сожаления были неуместными в таком признании и выглядели неискренними, но я не мог с этим ничего поделать, поэтому просто покачал головой.
Я лежал на узкой кровати и смотрел в потолок, ощущая себя так, будто весь день провел во сне. В памяти остались только непосредственные, конкретные детали реальности – как выглядели полицейские, какой был вкус у булочек. Наверное, я находил какое-то успокоение, отвлечение в таких деталях, пускай мелких и незначительных. Однако теперь – можно сказать, наконец-то – до меня начала доходить вся тяжесть и безнадежность моего положения, а в середине следующего дня я лишился последних остатков заблуждения, которые еще у меня оставались.
Я только что проснулся после непродолжительного сна, когда дверь открылась и полицейский сообщил, что ко мне пришел посетитель. Мне разрешается провести с ней десять минут, сказал он.
С ней?
Я нервно сглотнул. Лицо у меня вспыхнуло, а пол начал уходить из-под ног, как будто я заваливался вперед. Джульетта уже сидела за столом, когда я вошел в комнату для допросов. Я немного помедлил, стоя за ее спиной, вбирая в себя здоровый блеск ее черных волос и округлость плеч под вязаным черным свитером. Да, это была она, но ее появление выглядело таким необычным, таким неуместным, что казалось почти галлюцинацией.
Я обошел вокруг стола и сел напротив. Полицейский, который привел меня, встал около двери с плотно сжатыми губами и неморгающими глазами, как ребенок, который в игре притворяется невидимым.
– Джульетта… – сказал я.
До этого она смотрела на свои руки, а сейчас подняла на меня глаза. Она казалась уставшей. Глаза глубоко запали, а кожа приобрела сероватый оттенок вместо золотистого, который я помнил. Я попытался улыбнуться.
– Ты получила роль? Она озадаченно моргнула.
– Прослушивание, – сказал я. – Ты получила роль?
– Ах это, – закивала она. – Да, получила.
– Замечательно.
Я смотрел, как она медленно снимает перчатки. Когда она снова взглянула на меня, ее глаза были полны слез.
– Что ты сделал? – спросила она срывающимся от напряжения голосом. Это прозвучало не как вопрос, в этих словах выразилось все ее замешательство. Интересно, что ей сказали?
– Джульетта…
Она покачала головой и, не смотря на меня, коснулась уголка глаза тыльной стороной руки.
– Джульетта, послушай. Это не то, что кажется.
– Разве? – Нет.
Я опустил глаза. Джульетта зашмыгала носом, затем высморкалась. Вдруг я понял, что впервые вижу, как она плачет.
– Это не то, что ты думаешь, – снова сказал я.
Я повторил эти слова дважды, и хотя говорил правду, вдруг понял, что звучат они очень неубедительно, неестественно. Как-то виновато. Помнится, я сразу увидел, что они не сработали. Вся моя жизнь состояла из отчаянных и безрезультатных повторений.
Нет, гораздо хуже. Я был похож на продавца, который изо дня в день приносит на рынок одни и те же фрукты, пока они не прогниют до самой сердцевины и не останется ничего, кроме гнили.
Я наконец поднял взгляд на Джульетту.
– Ничего не изменилось, – жалким лепетом вырвалось у меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74