Он поставил машину в гараж под зданием, как делал всегда, запер ее и направился к лифту в дальнем конце гаража. Ему часто приходило в голову, что охранник наверху в парадном никак не защищал гараж. Но расстояние от того места, где он оставлял машину, до лифта было не больше пятидесяти футов, и он редко приходил домой позже семи вечера – в это время много других жителей дома приезжает и выезжает.Но без четверти два ночи в гараже никого не было.От лифта его отделяли четыре мощные колонны. Они были расставлены, как стражи, в десяти футах друг от друга. Гараж был ярко освещен. Стук каблуков по цементному полу отражало эхо. Из-за третьей колонны ему навстречу выступил человек с пистолетом.Он потянулся за собственным пистолетом.Он взялся за рукоять.Он начал вытаскивать пистолет из кобуры, когда человек выстрелил. Прямо ему в лицо. Он почувствовал только острую боль от первой пули. Его тело откинулось словно от удара, когда вторая пуля вошла ему в голову. Вторую пулю он уже не почувствовал. * * * Снова пошел снег. Огромные пушистые хлопья лениво кружились в воздухе. Арти Браун сидел за рулем. Рядом с ним на переднем сиденье неприметного автомобиля устроился Берт Клинг. Эйлин Берк сидела сзади. Она еще находилась в комнате детективов, когда пришло сообщение об убийстве. И она попросила Клинга подвезти ее до метро, по дороге к месту преступления. Клинг только поворчал немного. Клинг – очаровашка, подумала Эйлин.Браун был крупным мужчиной, а в толстом зимнем пальто он казался еще огромнее. Пальто было серым с воротником из искусственного черного меха. На нем были черные кожаные перчатки, в тон воротника. Браун был, как теперь принято говорить, «черным». Но он знал, что цвет его лица был ни в тон воротника, ни в тон перчаток. Всегда, когда он глядел на себя в зеркало, он видел перед собой кого-то с шоколадной кожей. Но он не считал себя «шоколадом». Он также больше не думал о себе как о негре. Если черный считает себя негром, значит, он унижает себя. Слово «негр» стало бранным – одному Богу известно, как и когда это произошло. Отец Брауна называл себя «густоцветом», что звучало весьма натянуто даже в ту пору, когда черные имели обыкновение называть себя неграми. (Браун заметил, что в журнале «Эбонит» слово Черный пишется с большой буквы. Он часто думал: почему?) Он признался себе, что по-прежнему считает себя цветным. Он искренне надеялся, что в этом нет ничего плохого. Теперь негр уже не знает, кем считать себя.Браун был того рода черным, при виде которого белые переходили на другую сторону улицы. Если вы были белым и видели, что по той же стороне улицы вам навстречу идет Браун, вы автоматически решали, что он даст вам в морду, чиркнет бритвой по щеке или сделает с вами еще что-нибудь ужасное. Отчасти вы делали такое предположение, потому что рост Брауна был шесть футов четыре дюйма, а вес – двести двадцать фунтов. Отчасти (в основном) ваше предположение следовало из того факта, что Браун был черным или цветным – называйте как угодно – в любом случае он не был белым. Белый человек не стал бы переходить на другую сторону при встрече с Брауном, если бы тот был также белым. К сожалению, у Брауна не было возможности провести подобный эксперимент. Итак, когда Браун спокойно шагал по улице, погруженный в собственные мысли, белые переходили на другую сторону. Иногда даже белые полицейские переходили на другую сторону. Никому не хотелось иметь неприятности от кого-то, похожего на Брауна. Даже черные порой переходили на другую сторону, когда видели Брауна, – только потому, что он казался огромным чудовищем.Браун знал, что на самом деле он очень красив.Когда Браун смотрел в зеркало, он видел очень красивого человека с шоколадного цвета кожей и внимательными карими глазами. Браун нравился самому себе – и весьма. Браун был в ладу с собой. Браун был рад, что он полицейский. Он знал, почему на самом деле белые переходят на другую сторону при встрече с ним: они думают, что все черные – воры или убийцы. Он часто сожалел о том, что стал детективом: он больше не носил голубую полицейскую форму, которая вступала в противоречие с его коричневой кожей. Черные особенно любили забирать представителей собственной расы. Он очень любил, когда какой-нибудь черный пижон говорил: «Эй, браток, отпусти на свободу».Эдакий пижон был для Брауна таким же братом, как, скажем, гиппопотам. В мире Брауна были плохие парни и хорошие парни, а цвет кожи ничего не менял. Браун был одним из хороших парней. Все, кто нарушал закон, были плохими парнями. Этой ночью кто-то из плохих парней оставил окровавленный труп на полу в гараже под домом на шоссе Сильверман-роуд. Клинг принял донесение, Браун был его партнером, и вот они, двое хороших парней, ехали среди кружащихся хлопьев снега, и с ними была хорошая девушка на заднем сиденье... Он вспомнил, что обещал высадить ее у метро.– Станция на углу Калвер и Четвертой годится? – спросил он.– Годится, Арти, – ответила Эйлин.Клинг съежился в своем пальто и глядел в окно на летящий снег. Автомобильная печка дребезжала: барахлил вентилятор. Это была самая неладная машина в отделе. Браун подумал, что ему всегда не везет. Каждый раз, когда приходила его очередь брать машину, он получал эту. Наверное, самая ужасная машина во всем городе. Тарахтела, как дешевая проститутка: вероятно, прогорел глушитель, и всегда пахло выхлопными газами, отчего пассажиры, наверное, травились по дороге к месту преступления.– Уиллис говорит, ты задержала того типа, который стягивал с женщин трусы, верно? – сказал Браун.– Да, – улыбнулась Эйлин.– Очень правильно, – кивнул Браун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93