Да вся телеграмма небось обошлась ему раз в десять дороже. Особенно срочная, да еще из Италии. Может, имеется в виду пятьдесят тысяч? И почему тогда так важно, чтобы Кармине Гануччи получил эти пятьдесят тысяч именно к субботе? Это ведь чертова пропасть денег! В конце концов, пятьдесят кусков в канаве не валяются.
И к тому же… и к тому же гувернантка, пользующаяся доверием Гануччи, тоже ведь не приходит к нему каждый день и не цепляется, как репей, выспрашивая про все тяжкие преступления, совершенные во вторник вечером.
Длинный нос Нюхалки, зашевелился, учуяв запах жареного.
.То же самое восхитительное чувство он испытывал в незабываемый день 14 февраля. Дело было в 1929 году в Чикаго. Он тогда едва удержался, чтобы не пуститься в пляс прямо на Уоллстрит. Да, тогда в воздухе тоже пахло жареным, еще как пахло!
Да и сейчас Нюхалка прекрасно знал, кто отдаст все на свете, лишь бы услышать об этом!
И если бы не финансовые затруднения, он непременно взял бы такси, чтобы добраться до Антуана.
* * *
А над его головой, в адвокатской конторе, Марио Аззекка и Вито Гарбугли пытались разобраться, что же все-таки происходит. Вернее, разобраться пытался один Аззекка, а Вито Гарбугли в основном слушал. Свидетельницей Аззекки была Мария Пупаттола, длинноногая, рыжеволосая секретарша, которая и принесла телеграмму в офис его партнера, чтобы просто оставить ее на столе. Мария испуганно приоткрыла рот, слегка ошеломленная градом вопросов, которыми забросал ее Аззекка. Ко всему прочему у бедняжки как раз были «критические дни».
— Так он спал, когда вы вошли? — спрашивал Аззекка.
— Угу… а вообще я не помню, — заикаясь, ответила Мария]
— Так попробуйте вспомнить! — заорал он. — Так спал он или нет, когда вы вошли? Вот в этом самом кресле?!
— Ну, ну, советник, — примирительным тоном протянул Гарбугли.
— Я не помню, — промямлила Мария, отлично между тем помнившая, что Нюхалка не спал. Да и с чего бы она стала ему улыбаться?! У нее вовсе не было привычки улыбаться людям, которые спят!
— Глаза у него были закрыты?
— Может быть.
— Так были они закрыты или же открыты, черт вас возьми?!
— Иногда, — глубокомысленно изрекла Мария, — у кого-то глаза закрыты, а он вовсе и не спит.
— Так у него они были закрыты или открыты?!
— Похоже, закрыты, — промямлила она. Чистейшая ложь — еще как открыты, особенно когда он перехватил на лету посланную ему улыбку.
— Стало быть, вы уверены, что он спал?
— Может быть, и спал, — неуверенно ответила она, — ох, ей-богу, не знаю.
— Как вам кажется, Мария, он мог прочесть эту телеграмму?
— Ей-богу, не знаю, — пробормотала Мария, — да и с чего бы он стал ее читать?
— Да потому что вы оставили ее на столе прямо у него перед носом! А он был один в кабинете черт знает сколько времени!
— Тише, тише, советник, — пробормотал Гарбугли.
— Мог ли он прочесть ее? — недоумевающе протянула Мария. — Вы имеете в виду, если бы он спал?!
— Так он все-таки спал?! Или нет?!
— Он определенно спал, — пробормотала она — Так вы уверены в этом?
— Ну, я же вижу, спит человек или нет, верно? — Она вздернула брови.
— Спасибо, Мария, — сказал Гарбугли.
— Не за что, — ответила она, подарив ему такую же сияющую улыбку, как незадолго до этого Нюхалке, и отправилась к себе.
— Ну и что ты думаешь? — поинтересовался Гарбугли.
— Уверен, что девчонка врет, как нанятая. Будь я проклят, если он спал, и будь я трижды проклят, если Нюхалка не сунул в нее свой длинный нос, — проворчал Аззекка.
— Во-во, — мрачно кивнул Гарбугли. — Слушай, может быть, позвонить Нонаке и попросить его проследить за нашим приятелем Делаторе?
— От Нонаки меня просто в дрожь бросает, — признался Аззекка. — Ладно, об этом после. Так что делать с деньгами, которые вдруг позарез понадобились Гануччи?
— Послать, — пожал плечами Гарбугли.
— Интересно, для чего ему вдруг понадобилось столько денег и при этом непременно к субботе?
— Не знаю, — вздохнул Гарбугли. — Но если уж он решился дать телеграмму с Капри, стало быть, дело срочнее срочного…
— Если это он послал телеграмму, — с некоторой долей сомнения в голосе протянул Аззекка.
— Подписано Кармине Гануччи, советник.
— Это же не его подпись, — махнул рукой Аззекка. — Просто листок бумаги, который мог послать кто угодно и подписаться «Кармине Гануччи». Господи, да я сам знаю полсотни таких, кто мог устроить такую штуку! Даже в полиции, черт возьми!
— Полиции Неаполя, ты имеешь в виду?
— А почему бы и нет?!
— Да потому что полиция Неаполя по-итальянски-то с трудом пишет, а уж по-английски!..
— Бог с ней, с полицией! Я просто хотел сказать, что все это запросто может оказаться обычной западней.
— Какой еще западней?
— А мне откуда знать? Знай я об этом заранее, уж, наверное, не полез бы в нее.
Гарбугли пожал плечами:
— Может, Гануччи просто решил сделать Стелле подарок… купить какую-то побрякушку?
— Стелле?! — поразился Аззекка.
— Ты ее недооцениваешь, а зря, — ответил Гарбугли. — Сиськи у нее что надо!
— Тут ты прав, — причмокнул Аззекка, — с удовольствием бы и сам за них подержался! Да только прежде бы подумал, стоят ли они по двадцать пять кусков за штуку!
— Ладно, думаю, в любом случае нам ничего не грозит, — пробормотал Гарбугли. — Предположим, мы переведем ему деньги, а телеграмму сохраним… на всякий случай. Если что не так — вот она, можете полюбоваться сами, и подпись его имеется.
— Но, предположим, послал ее все-таки не он. Что тогда?
— А нам-то что? С нас взятки гладки.
— И все равно я бы сначала проверил.
— А время? Сегодня уже четверг, а он требует, чтобы деньги были у него не позже субботы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57