то ли откинуть портьеру и как ни в чем не бывало сказать им «Привет», сделав вид, что как будто я вообще ничего не слышала, или же вернуться в бар, сказав Дэнни, что Викки передумала, – короче, я просто ума не могла приложить, что делать. Вот так я в конце концов и осталась там.
Причиной для спора, насколько я понимаю, послужили песни, выбранные Викки для ее первого концерта у нас в «Зимнем саду», кстати, все те же песни она исполняла и вечером в воскресенье, когда вы к ней приходили. Но в пятницу еще можно было что-то изменить, что-то поправить, тогда еще для этого оставалось время. Я имею в виду, что в пятницу к нам должна была приехать та девушка из «Геральд-Трибюн», специально для того, чтобы послушать выступление Викки, а потом написать об этом статью в газете. И как ее звали-то, эту девушку-то из «Трибюн»… кажется, Джоан какая-то…
– Джин Ривертон, – поправил я. Вообще-то Джин уже не относилась к «девушкам». Ей было уже пятьдесят четыре, и охарактеризовать ее можно было не иначе, как ядовитая гангрена на заднице творческого сообщества нашей Калусы; ее рецензии, зачастую чересчур злобные, могли послужить толчком для быстрейшего прекращения любого начинания. Я не успел прочитать ее рецензии на премьеру Викки, потому что до самого воскресного вечера я был вместе со своей дочерью в море на яхте.
– Да, Джин Ривертсон, ее так звали, – согласилась Мелани, – я как раз ее имею в виду. Она должна была прийти сюда вечером в пятницу – и она в самом деле пришла позднее, но тогда на часах была всего лишь четверть, а может и половина девятого вечера – и вот мистер Шерман стал уговаривать Викки, что еще не поздно включить хотя бы несколько песен в стиле рок-н-ролла в ее репертуар… так, кажется, это называется, репертуар?
– Да, репертуар.
– Вместо того, чтобы исполнять программу, составленную исключительно из всего этого – прошу прощения, но именно так он выразился – из всего этого старья сороковых-пятидесятых, из этого дерьма, годного только для выступления перед старыми пердунами. Мистер Шерман постоянно повторял, что Викки была известна в первую очередь как певица, исполняющая рок-н-ролл, что именно с рок-н-роллом она сделала себе имя и завоевала признание, он говорил, что она не Дина Шор, не Розмари Клуни, не Элла Фитцджеральд, не Тереза Брюэр и не Сара Воэм, она Виктория Миллер, и что ее музыка – хард-рок. Мистер Шерман сокрушался, что вот уже целых две недели, с тех пор, как начались репетиции с этим засушенным ископаемым – это тоже в точности его слова – привыкшим играть для оперных певцов в «Хелен Готлиб» – но только Викки и слушать ничего не желала – и вот теперь через полчаса, даже меньше чем через полчаса она должна была выйти на сцену, и в связи с этим не могла бы она, ну пожалуйста, ради Бога, попросить пианиста сыграть хотя бы всего одну из тех песен, что когда-то сделали ее знаменитой, ведь разве пианиста не сможет сыграть хотя бы «Безумие», ведь весь мир знал ее «Безумие». На это Викки очень мягко сказала, что да, им пришлось уже наверное сто раз за последние две недели возвращаться к этому вопросу, и что лично ей кажется, что было уже решено, что в Калусе публика состоит в основном из людей старшего поколения, и было бы большой ошибкой исполнять для них песни шестидесятых годов, особенно, если взять еще в расчет уединенную атмосферу такого зала, как здесь, в «Зимнем саду», и уж наверное в сопровождении одного лишь фортепиано да еще с аккомпаниатором в лице засушенного ископаемого – скорее всего Викки передразнила здесь самого мистера Шермана – и что ей вовсе не хочется обсуждать заново и именно сейчас, за 25 минут до начала концерта, а посему не может ли он, то есть мистер Шерман – ради Бога, мистер Хоуп, извините меня, но она сама сказала так – не сможет ли он побыстрее отъебаться от нее?
Весь их разговор велся поначалу на более или менее цивильном уровне. Представляете, никто даже не повысил сколь-нибудь значительно голоса, они были похожи на мужа и жену, ругающихся из-за денег или детей или еще что-нибудь типа того, но тут вдруг мистер Шерман вышел из себя. Он начал высказывать ей в том смысле, что да вообще, что она там о себе возомнила и кто она такая, чтобы выгонять его из гримерной, ставшей ему почти в две тысячи долларов, и все только для того, чтобы угодить ей, и светильники вокруг гребанного туалетного стола – извините за выражение – и зеркала в полный рост, и этот диван, потому что, видите ли, она соизволит отдыхать перед шоу, и тяжелые велюровые портьеры, и богато украшенные ширмы, и что она вообще там из себя строит? Может быть ей кажется, что она все еще звезда? А может быть она и в самом деле звезда, продающая миллионными тиражами свои записи, и может быть это совсем не она перепродает недвижимость в зачуханной конторе на рифе Сабал?! «И даже не пытайся меня выставить отсюда, ты…»
Мелани неожиданно замолчала. Она снова сжала ладони в кулаки и, потупившись, начала разглядывать мыски своих туфель, в то время, как лицо ее заливалось ярким румянцем. Затем она заговорила снова:
– Это его слова, мистер Хоуп, я только повторяю их. И мистер Шерман сказал Викки: «И даже не пытайся выставить меня отсюда, ты, маленькая дешевая блядь», и вот после этого один из них, я не знаю, кто именно, я не видела ничего из того, что там происходило, я могла лишь слушать, чтоя на другую сторону портьеры, так вот, кто-то один из них ударил другого, я не знаю, то ли это Викки влепила пощечину мистеру Шерману или же все было наоборот. Но точно могу сказать, что это был звук пощечины, а затем за портьерой воцарилась тишина. А я все еще стояла, раздумывая над тем, что все-таки после всего услышанного мне лучше не входить в гримерную, что будет гораздо лучше, если я снова вернусь в бар и скажу там, что Викки расхотелось пить, или может быть даже будет лучше выплеснуть содержимое и принести назад лишь пустой фужер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95