Викки в том красном платье, с откинутой назад головой, с широкой улыбкой на лице, одна рука на бедре, много-много груди и ног… Мы пытались сделать ее символом того звука, что я создавал в студии, переделывая ее голос. В ход тогда шли все профессиональные хитрости, на какие я был только способен, но в конце концов мне все же удалось сделать так, чтобы «Уит» зазвучали словно это были «Битлз» и «Роллинг Стоунз» в одном лице! И все тогда поддались на этот студийный трюк, и уж поверьте мне, на нас обрушился целый шквал чертовых звонков – телешоу, ночные клубы, Лас Вегас, Нью Йорк, концертные турне, – всем хотелось, чтобы Викки вышла на сцену, но вот в этом-то и была полная безнадега, гарантированный провал. В мгновение ока это стало бы концом певческой карьеры Виктории Миллер, это был бы всеобщий облом, в том числе и конец группы «Уит», и вообще все это стало бы заключительным аккордом того грандиозного и сверкающего праздника, – Маршалл снова покачал головой. Все это было сказано им с таким напором и настолько быстро, что у меня – как ни странно аж дух захватило.
– Бедняжка, – проговорил он. – А что она пела в тот вечер?
– Все старые добрые шлягеры.
– Очень неудачный выбор. А на ней что было?
– Белое платье. – С глубоким вырезом?
– Не слишком.
– Но все равно я готов биться об заклад, что выглядела она просто-таки грандиозно, это так?
– Да, она была красива.
– А критики что думают по этому поводу? Отзывы уже были?
– Был один. Но я еще не успел прочесть…
Маршалл вновь покачал головой.
– И все же ей не следовало бы лезть в это дело, – произнес он. – По крайней мере, не так, как это сделала она. Если уж Викки тогда захотелось снова взяться за старое, то для этого ей было бы достаточно всего-навсего снять трубку телефона и высказать мне все свои пожелания. Я бы ради этого бросил все, я бы тотчас же примчался бы к ней. Но вот так, как она…
– А Викки знала, где вас найти?
– Конечно, знала.
– Значит, все эти годы вы с ней поддерживали отношения?
– Посредством рождественских открыток. Черкали на них коротенькие послания друг другу, типа того, как дела – чем занимаешься, и всего-то.
– Ну а с минувшим Рождеством она вас поздравила?
– А как же, Викки никогда не пропускала ни одного рождественского праздника.
– Но ни словом не обмолвилась о предстоящей премьере?
– Вообще ничего. Я узнал об этом только вчера вечером. О, Господи, если бы я только знал, я бы в ту же минуту оказался бы здесь! Что бы я и пропустил ее премьеру?! После всех лет, что нам пришлось работать вместе?! Ни за что! А она волновалась в тот вечер? Я имею в виду, в тот вечер, когда вы были на ее выступлении?
– Во время самого концерта она вроде бы не показалась мне взволнованной, но вот после, да, кажется, ее что-то тяготило.
– Она не сказала, что именно?
– Нет, пожалуй. Мы разговаривали с ней о том, как все было в тот вечер, обсуждали шоу. Ей почему-то непременно хотелось узнать, не слишком ли шумно было в зале, по-моему, она подозревала…
– Вот оно что, ну да, ведь это может быть признаком провала: публика разговаривает во время выступления… Бедная девочка.
– Я сказал ей, что я лично ничего такого не заметил.
– И правильно, молодец. Спасибо вам за это.
– Кстати, она потом призналась, что именно вы не разрешали ей выступать на концертах перед публикой. Тогда, в прошлом, я имею в виду. Когда вы еще работали вместе.
– Да? И она что, действительно вспоминала обо мне? Прямо так и сказала?
– Да. Она сказала – вообще-то я не помню это дословно, – но она говорила, что-то об Эдди, который не разрешал ей петь «живьем», и когда я спросил, а кто же это такой, собственно говоря, Викки рассказала мне, что вы были ее продюсером на студии «Ригэл».
– Именно им я и был, это уж точно, – согласился Маршалл. – И я думаю, что я был для нее несравненно больше, чем просто продюсер.
– Кем же?
– Наставником, советчиком… – начал перечислять он, но закончить фразу ему так и не удалось.
– Вас наверное очень тяжело вспоминать теперь об этом.
– Да.
– Извините, я не хотел.
Он уныло кивнул, а затем вынул из кармана кожаный портсигар. Сначала мне показалось, что Маршалл раскуривает сигарету – но потом до меня донесся слабый запах витавшего в воздухе дымка.
– Марихуана? – поинтересовался я.
– Немножко «травки», – ответил он, – не желаете «косячок»?
– Нет, благодарю.
– А вы что, не курите?
– Курю.
– И за чем же тогда дело стало? У вас здесь что, гоняют за это, что ли?
– Просто, я бы сказал, не приветствуют, когда подобное раскуривается в общественных местах.
– А кому какое дело? – проговорил Маршалл и пожал плечами. – А вы уверены, что вам не хочется затянуться? У меня в тачке есть еще дюжина таких, так что не беспокойтесь, последнее вы у меня не отбираете.
– Нет, благодарю, – отказался я, – все в порядке.
– Маршалл снова затянулся, выпустил медленную струйку дыма и сказал:
– Вы мне сказали, что она будто была чем-то обеспокоена.
– Да.
– И не сказала чем?
– Нет.
– Вы думаете, что ее кто-нибудь запугивал?
– Я не знаю.
– Ну, она ничего не упоминала о каких-нибудь угрозах?
– Нет.
– Или может быть было какое-нибудь письмо, в котором ей угрожали?
– Ничего. Хотя…
– Что?
– Кто-то все-таки звонил Викки в ту ночь, когда она была убита.
– Кто?
– Я не знаю, на звонки отвечала няня. А звонивший не назвался.
– Но это был все же мужчина?
– Да.
– А что он сказал?
– В общем-то, в первые два раза ничего.
– И сколько раз он позвонил?
– Три. И в самый последний, третий раз, он сказал всего-навсего: «Передай Викки, что я заскочу, чтобы забрать».
– Забрать что?
– Понятия не имею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95