) Но если одна граница воображения проходит через наши сердца, где теряется другая? Не отделяет ли она его от какого-то третьего уровня, о котором мы и не подозреваем, от третьего пространства, вмещающегося в первых двух, где все уже сбылось? (Пространство осуществленных иллюзий, их самостоятельности и независимости.) Неужели так трудно обнаружить отражения этого пространства? Улыбка Владко, взгляд больной девушки.
Иллюзии начинают где-то самостоятельную жизнь для того, чтобы сбыться! Он невольно оглянулся – если его ощущение верно, искомые отражения должны запечатлеться на образах окружающего… Он обнаружил их сразу, не только здесь, но и в своем воспоминании о прошлом: в цвете неба, во вздохах воздуха, в нежном румянце на щеках жены в день их свадьбы, в глазах ребенка, поднявшего на него невинный взгляд, даже иногда в плаче (как это ни странно), в радости, в словах: „перелистал десять тысяч энциклопедий, словарей, атласов, но запомнил только одно лицо, одно лицо в толпе…" Сколько глаз и сколько мгновений становились красивыми – без того, что люди подозревали об этом, только потому, что они отражали иной свет.
Владко остался бы до вечера стоять у окна, повернувшись презрительно спиной к низким трактирным столам, засмотревшись на белую дорогу, а белая дорога ведет в третье пространство… Пройдут часы, пока он одолеет эту дорогу, чтобы войти в самый обычный зал и выступить там с концертом. Как, ведь это должно быть выступление Кэт и Хиндо? Разве он о них забыл? Но именно в этом кроется вся тайна. Пройдут еще часы и часы в трактире и только две великие бесконечные минуты в зале: он будет стоять перед публикой, все будут доверчиво смотреть в его глаза. В первом ряду одетые в чистые новые одежды сидят больная девушка и ее братья, Начальница, Гено, крестьяне и учительницы. Странно, но и Кэт тоже. Нет ничего трогательнее узнанных лиц – когда напряжение рассеется и их осветит вера.
(Матей почувствовал острую жалость к кому-то, возможно к… Стефану. Его бы там тоже не оказалось, как и Хиндо. „Несчастные – это те, кого нет в зале. Но где же я?")
Напрасно он выглядывал из-за спины Владко. Он не видел себя ни в первом ряду, ни сзади. И подобно тому, как душа иногда пытается покинуть тело, он тоже пытался выйти за пределы действительного мира, чтобы найти себя в воображаемом, но все было напрасно. Владко выступил со своим концертом, но Матей не услышал ни слова, ни звука, ничего не понял и не ощутил. Иллюзии сбылись и счастье прилетело – но без него. Этот маленький мистер Вальдемар, от кого он получил привилегию осуществлять мечты? Разве не пережили они оба долгие дни одиночества прежде, чем пришли Кэт и Хиндо, Кристина и Васил? Да, причем провели их в невинности, но только один из них выдержал до конца.
Вечер опустится над селом, в еще пустующий трактир ворвется Начальница. Владко уступит ей место у окна, чтобы присесть, наконец, на стоящий рядом стул. Начальница посмотрит сквозь стекло и увидит саму себя – как выходит обнаженная из лучистого озера, чтобы упасть в его объятия, как он уносит ее в какую-то хижину, чтобы любить ее там под шелест дождя, среди безумного запаха листьев. Она скажет ему: „Помнишь, как мы были счастливы там, в хижине?" „Но ты бредишь, мадамчик, – скажет Владко, – этого не было!" „Было, – оборвет его она и упрется грудью в стекло, – было, было!" И Владко замолчит, наверное, почувствовав… это, и вправду, было. Матей точно так почувствовал, что концерт был.
Кто идет так поздно темным лесом? Темным трактиром, темным селом? Силуэт Начальницы скользнет мимо Владко, но за мгновенье перед тем, как ее проглотит волчья пасть дверей, она скажет: „Буду ждать тебя, знай это."
Понемногу и Владко начнет перемещаться к двери, чтобы оказаться в конце концов на самом пороге. Луна, звезды, белая дорога. Белый жеребенок пересекает дорогу и исчезает среди скопища домов. Никогда не было так тихо. Что-то, сопровождаемое еле слышным свистом, вылетает из души мистера Вальдемара. Куда ты, жеребенок? Я с тобой! И тогда великий даритель счастья говорит себе: он повернул к ее дому, жеребенок там. Значит, она со мной, да, со мной сейчас, я рад за тебя, мадамчик…
31
– Вот и мы, – сказала Люба отчетливо. – Принесли тебе покушать.
Он увидел их, когда они еще только входили во двор, увидел сетку с продуктами, и поспешил на кухню встретить их. Понял сразу – пытался смотреть на Любу и не видеть заплаты на ее одежде – к этим людям его притягивало чувство угрызения совести тайного соучастника. Непреодолимо захотелось ломать, крушить… Сдержался, но все же отвернулся бесцеремонно: налил себе воды, выпил и шумно вздохнул. Стало чуть легче – проглотил и свою собственную грубость.
– И что, – нетерпеливо заговорил Стефан, лихорадочно дернув его за рукав, – наш-то приходил, верно?
– Да… – подтвердил Матей, и ему показалось, что он заодно признался в неожиданно охватившем его страхе… „Пил я воду или нет?" Нагнулся над пустым стаканом, как будто искал в нем какое-то новое, более существенное объяснение случившемуся, но ничего не увидел. Совесть грызла его все сильней, он чувствовал себя все более виноватым перед собой из-за того, что не поддержал Васила в его бунте против родителей, но и… перед родителями – потому, что не защитил их решительно в разговоре с Кристиной! Удивительно, в самом деле, его мучали противоположные тревоги! И до каких пор? Свою несправедливость хозяева дома исправили, но с явным умыслом – должен ли он помогать им за такое добро? Верно, он помнит лицо Стефана во время того разговора. Но каково оно сейчас?
Наверное, он долго молчал, потому что Люба, гораздо более тактичная, попыталась сменить тему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36