Вот уйду, так узнаете, почем эта легкая жизнь! Привыкли на готовенькое!..» Илью это заело. «Как на готовенькое? Что я, бездельник или пьяница?..» Теща, ни слова больше не говоря, собрала манатки и ушла к своей престарелой сестре. Тут-то и начался разлад. Илья, как всегда, был в рейсе, а Лида крутилась между домом и школой. Похудела, глаза запали, нервная стала, издерганная. «Из-за тебя мама ушла! — заявила она однажды. — Все из-за тебя! Я так жить не могу!» — «Бросай работу! — потребовал Рогожников. — Сиди дома с ребятишками!» — «Бросила бы, да я на тебя не надеюсь!» — «Я, выходит, во всем виноват?» — чуть не задохнулся Илья. «Ты! Ты мне жизнь испортил! У меня бы сейчас была такая жизнь!..» — она заплакала. Рогожникова будто волной обдало. «Эх, — простонал он, — жизнь такую…» Ночевал он на самоходке, пил в одиночку теплую, солоноватую водку из горлышка и бил кулаками в переборку. Глубокой ночью к трапу пришел Витька. «Пап, айда домой! — позвал он. — Мамка больше не будет…» — «Сыночек! — Илья втащил Витьку в кубрик. — Давай уедем куда-нибудь с тобой к черту! Сядем вдвоем и поплывем, поплывем…» — «А мамка с Любашкой как? — засомневался сын. — Их тоже надо с собой брать…» — «Отплавались, похоже, с мамкой, — тихо сказал Илья, — вмерзли в лед…» — «А вы помиритесь, — предложил Витька. — Мы вот с Любашкой подеремся, а потом она меня пожалеет, а я — ее.. Сходи к бабе, позови ее домой, пусть она у нас живет, а не у этой старухи». — «Эх, Витька, было бы так все просто…»
С тех пор Рогожников часто оставался на самоходке после рейсов, домой идти не хотелось. А тут, уже по осени, заглянул на баржу участковый Савушкин. «Говорят, ты, Илья, в семье дебоширишь? — строго спросил он. — Ну-ка, бросай это дело и живи как все живут!» — «А как все живут?» — Рогожников был выпивши, и его тянуло отматерить Савушкина, чтобы не лез с дурацкими советами. Однако после этого он стал приходить домой, исправно, как положено хозяину, заготовил дров на зиму, выкопал чуть не из-под снега картошку, когда был свободен, ходил в сад за детьми. Лида будто не замечала его, сидела до полуночи за проверкой школьных тетрадей или уходила на весь вечер в вечернюю школу, где дополнительно взяла вести часы. Савушкин под каким-нибудь предлогом часто заглядывал к Рогожникову, поговорит о пустяках и уйдет. «Нечего меня проверять! — разозлился как-то Илья. — Чего ты ходишь?» — «Служба, — успокаивал его участковый. — Живи спокойно, Илья».
А тут слух разнесся, будто теща где-то говорила при народе, мол, зять-то у меня достукался, в милиции на учете состоит как семейный дебошир. Стоило, дескать, уйти, как он куролесить начал, а что дальше будет? И все почему-то жалели Лиду, тещу, детей, но не его, не Илью…
Савушкин ходить перестал, но через день стали наведываться то с работы жены, то депутат, завуч из школы. Рогожников терпел, злился и, оставаясь дома один по вечерам (Лида была на работе), встречал гостей и, не ожидая вопросов, говорил: «Я трезвый, дети накормлены, спят, в избе прибрано… Чего еще интересует?»
В январе Рогожников уехал на попутных с геологами на Большой порог по Нижней Тунгуске за двигателем и вернулся только через неделю. Выгружая его возле своей самоходки, полузасыпанной снегом, он вдруг почувствовал радость. Дизель был новенький, мощнее старого, и, если его поставить, как ласточка полетит баржа! Ни одна шивера не страшна. И в семье, может быть, все наладится. Сходить бы за тещей, сказать: ладно, мать, приходи назад, без тебя и правда не клеится. Чтобы расплатиться с крановщиком, пришлось сгонять Типсина в магазин. Выпили по стаканчику в холодном, промерзшем кубрике, разговорились. «Слышь, а твоя-то подруга теперь в сопровождении ходит! — заявил веселый, безалаберный крановщик. — Иду вчера поздно, а она гуляет с ним, под снежком! Вот зараза, думаю, все бочку на тебя катят, а она с кем ребятишек оставляет?» В ушах у Ильи зашумело, руки ослабли, он больше ничего не слышал. Крановщик с Типсиным давно ушли, а Рогожников бесцельно ходил вокруг новенького двигателя и время от времени с силой пинал его заиндевевший бок. Иногда спохватывался, лез на палубу и смотрел на угор, где стояла врытая в землю скамейка. Казалось, есть там кто-то, ждет его, а кто — во тьме не разобрать. А на память приходили один за другим рассказы про жен капитанов, остающихся на берегу. В эти рассказы Илья никогда не верил, считал обыкновенным трепом наравне с анекдотами о женах, когда их мужья в командировках.
Затем он вернулся в кубрик, достал спрятанное там ружье, зарядил его пулями и бегом направился к дому…
Лунева опоздала часа на полтора. Илья изнывал от ожидания. Несколько раз запускал двигатель, слушал его работу, включал ход, мотаясь на чалке возле пристани. Сильная струя воды пенилась за кормой, ручки штурвала приятно влипали в ладони, и чуть поскрипывала деревянная надстройка.
— Ой, ребята, я задержалась! — виновато оправдывалась Лунева, забираясь на палубу. — Пока то?се… Я в долгу не останусь! — пообещала она.
— Ящик сока разбился, — хмуро сообщил Рогожников. — Нас «Дельта» в борт шарахнула…
— Ладно, спишем! — махнула рукой завскладом. — Естественные потери допускаются!
— Вот, здесь чуть-чуть еще осталось, — сказал рулевой, показывая банку, — пить будешь?
— Да вы что, ребята! — рассмеялась Лунева. — Если надо — мы новую откроем. Подумаешь!..
Типсин повертел в руках банку, затем взял в рубке мегафон и крикнул:
— Эй, на «Дельте»! Соку хотите?
— Да выбрось ты ее! — разозлился капитан. — Носишься с ней как дурак!
— Жалко… — промямлил моторист. — Добро все-таки…
— Пей сам, — грубо отозвались с «Дельты», — и не подставляй бока…
— У-у, паразиты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23