Вот мой удел. Сие и подвиг.
– Прости же, Господи ее! Не ведает, что рещет, – он к образам пошел и крикнул гневно. – Сейчас же прикуси язык поганый! Антихрист в дверь стучится! – он поднял перст. – Ужель не слышишь и не зришь? Дверь отворят и впустят… Кому растишь ты сына? К кому служить пошлешь? Какому государю?.. Помысли же, боярыня: бывая при дворе, кого ты чаще зришь? Боярство думное? Стрелецких воевод? Мужей, прославленных на деле государя?.. Или попов заморских? Митрополитов греческих и прочих? Кто ныне по утрам толчется в царских сенях? Кроме невест для государя?
– Пожалуй, что попы с иных земель…
– Или своих не вдосталь? Приходы оскудели, монастыри, и некому молиться в алтарях и требы воздавать?
– К чему ты клонишь?
– Годи, Скорбящая, поймешь… Есть среди них митрополит один, с копытом и рогами. А именем Паисий Лигарид…
– Знавала… Богообразный он и кроткий нрав. Тремя перстами крест кладет… Иного же не зрела.
– Поелику слепая!.. Да в том ли суть, как сложены персты? Что два, что три… Коль вера истинна, сие не важно! Хоть мысленно крестись, как старец Епифаний… Я о другом толкую. А ведомо тебе, какой товар привез сей кроткий старец и чем торгует?.. Тебе, наперснице придворной, должно бы знать. Травою бесовскою – табаком! Сам зелье в трубке жжет и дымом дышит… вот эдак-то пускает – фу да фу!.. И паству учит! Суть, причащает огнем и смрадом!
– О, Господи, прости!..
– Ты же глаголишь – сей огнь и дым с болот… А это знак! Нам, слепошарым и в грехах погрязшим! Да кто же ныне внемлет? – отец духовный затворил окно и обернулся. – Все разбрелись. Кто смерть принял, дабы не ведать мук, кто предал, с сатаной смирившись, а иные многие в пустынях спрятались, уединились… Нас двое ныне – ты и я.
– Авось минет беда, – без веры и надежды произнесла она. – Случалось, басурмане набегали, шведы, шляхта… И Никон! Да где все ныне?
– Се были слуги, коих сатана послал. Виденье старцу было, скоро сам придет! Недолго ждать осталось, коль царь невесту выбрал. Во чреве девы сей антихристово семя! Кто у нее родится?.. И помянуть грешно. А скажут – император!.. Детей от Марьи изведет, кого во гроб, кого в обитель…
– Помилуй, Боже!.. Но что же делать нам?
– Сразиться с супостатом. Мы ж воины Христа! И должно нам свершить духовный подвиг. След силу сатаны отнять! А сила его в Приданом, что к нам пришло из Византии. Слыхала ли о нем?
Боярыня вздохнула, опустила плечи.
– Нет, не слыхала я…
– Да быть не может! Ужели при дворе никто не заикнулся? Не обронил случайно?.. Приданое? За Софьей Палеолог?.. Оно хранится… иль хранилось в Успенском монастыре, в подземном тайнике. Сам был, сам зрел!
– Что есть сие? Одежды, злато?
– Приданое ее не сундуки с добром и не корабль со златом. В ином ее богатство!
– Так в чем?
– Суть в Знаньи мира, – изрек блаженно Аввакум и пуще вдохновился. – Тебе се звук пустой, коли пастушья дудка милей и краше… Но всякий муж в Руси проникнется любовью, когда сие услышит. Будь он боярин, воевода иль протопоп, как я… Приданое Софии – суть Истина, которую хранили все цари, будь византийские иль наши. А кто владеет ею, тот обладает главенством разума и духа во всем мире!.. И вот сие богатство достанется антихристу! Отнять его – суть обезглавить вражью силу!.
– Ну, так поди возьми, коль знаешь.
– Да ныне ко двору нам хода нет! Толпа митрополитов осаждает царский дом! И царь им потакает… А кто они? Табашники! Паисий Лигарид! Он ныне причащает и государя, и его молву – суть патриарха… Собака Никон хоть и в ссылке, да от царя не отлучен и тайно правит! Великий государь…
– Сие давно слыхала… Ты растолкуй-ка мне, в чем суть главенства, пришедшего на Русь? Что за приданое мы взяли за Софьей Палеолог?
– Глаголишь ты, как гость…
– Уж как умею!
– Скажу, так не поймешь… Ох, баба! А еще своим сословьем гордишься через слово! Смешно же, право: чем худородней род, тем царственности боле…
Боярыня притопнула ногой.
– Оставь мой род! Судить его не вправе, хоть и духовник ты… Меня суди, коль я позволю. В сей час же отвечай: что Софья привезла? Коли сказал, не сундуки с добром, не злато…
– Да книги, дщерь, – в тот час смирился он. – Писанья разные, народов и времен. Папирусы, пергаменты и свитки… И книги, много книг, иные весом в пуд и боле. На разных языках, какие токмо есть. На древних, нынешних… Там столь всего и всякого – зараз не перечесть… В Москву везли на сорока подводах… Сокровища ума! Суть воплощенье истин! Сливки!.. А что осталось миру? Один сняток.
– Впервые слышу…
– Позри сюда, – он вынул свиток из сумы, перекрестился, устами приложился и челом, ровно к иконе. – Се есть крупица от тех сокровищ, но ее во имя след храм поставить, монастырь! Молиться и хранить святыню!
Скорбящая взглянула: писано рукой, однако же письмом не русским, не церковным и не греческим – Бог весть каким. Крючки, каракули и точки, ни слова не поймешь, да и чернила выцвели, истерлись…
– Не знаю сих письмен…
Пустозерский узник не то, чтоб просиял, но засветился внутренне, глаза зажглись огнем.
– Евангелие Матфея, его апостольской рукою писано…
– Но языком каким? Ни слова не поймешь…
– Язык сей древний, иудейский, и письмена…
– Да что ты, батюшка! Скверна, коль иудейский!…
– Ох, баба, вот беда! – возмутился он, перекрестился в угол. –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11