Здесь Гой по-птичьи свистнул, потом соловьем залился и наконец заскрипел дергачем. Из ракитника прибрежного кони явились, убранство чудное: седла пуховые, потники из павьих хвостов сотканы, а заместо грив – крылья птичьи.
– Чудные кони! – только и молвила княгиня. Старец подсадил в седло и за бока не преминул ущипнуть.
– Какие есть! Других не припасли.
И мчались эти кони, ровно птицы, едва легкими копытами земли касались, но Гой все одно нахлестывал их перовой плетью и оком соколиным в небо косился, ровно кого-то поджидал… Весь день и ночь напролет скакали они с холма на холм, от излучины речной да к омуту, от омута – к порогу. А то вдруг кони взмывали над водой и воздухом летели – захватывало душу! По лесной же стороне неслись меж дерев, ровно зайцы – ни веточки не шелохнули. Сторожкие оленицы лишь очи пучили, вздрагивая не от топота копыт, а оттого, что вылизанные оленята бодали вымя, приложившись к сосцам.
К утру лишь притомились сии кони, да на пути уж восстал богатый боярский двор – величавый терем о множестве окон, и все на воду глядят. Не знала княгиня, чей это дворец такой есть в ее княжестве, и потому спросила Гоя. Тот же махнул пером:
– Моя избушка! Эвон, покосилась, скривилась вся… Да я ведь и не князь, а птичий данник, мне и косой довольно!
Гой соскочил с коня, забывши о княгине, стремглав бросился на двор и давай с овина снопы снимать да молотить зерно и рассыпать его всюду. Едва петух крикнул и солнце взошло – весь двор и красное крыльцо, и даже гульбище с сенями было осыпано хлебом.
– Ты что же творишь, старче? – подивилась княгиня. – Зачем рожь посеял там, где не пашут?
– Не сею я, а дань плачу, – ответствовал старик, выжимая пропотевшую рубаху. – Господ своих жду, вот-вот явятся, а у меня с осени недоимки.
– Чудно здесь все… Не свычно, как во сне. Эй, старче, где ныне я? Сдается, не на земле…
– Се верно, – подтвердил старик, занимаясь делом. – Ты сейчас покуда меж небом и землей. То бишь нигде. Сказать, ты примерла – не правда, но и живой назвать нельзя.
Тут в небе послышался далекий лебединый крик, и Гой, отбросив цеп, достал снопы заветные – весь колос золотой! – околотил их о колоду и околотью той наполнил деревянную чашу. Потом в терем кинулся, принес полотенце расшитое и с чашей встал под небом.
– В сей миг, светлейшие! Добро пожаловать! Поспел, все обрядил по чину. Уж не судите строго!
И зоревое небо в тот же час украсилось высоким лебединым клином. Гой шапку прочь и трижды поклонился земным поклоном. Лебеди вычертили над двором светлый круг и опустились на землю. Пернатый сей народ вмиг заполнил все пространство окрест, а птичий данник предстал перед лебединым князем и, кланяясь, подал ему чашу с золотым зерном:
– Отведай, господин! Откушай, князь светлейший! И дань возьми, как прежде брал: от колоска по зернышку, по горсти от снопа. А боле уж не дам, не обессудь!
Лебединый князь поклонился Гою и не спеша вкусил зерна – всего и клюнул раз, но доволен остался, взбил крылами и словом птичьим возвестил свой народ, что можно дань имать. Лебеди стали склевывать рожь и кланяться Гою, мол, век тебе здравствовать. Пусть не скудеет твоя нива.
– Ну и чудно! – иного слова княгиня сыскать была не в силах. – Невиданно, чтоб птицам дань давали…
– Заладила! Чудно, чудно… – заворчал старец. – Живешь в Руси уж столько лет и не видала. Пора бы очи-то открыть! Ужель ты мыслишь, что мир таков, каким ты его зришь? А он есть и такой! Сущий в ином виде на одном и том же месте. Не править миром след, а в него вживаться. Тогда и не покажется чудно… Мне недосуг! Жди меня, да рот-то закрой. Лучше отверзни очи шире.
Тут птичий данник чинно удалился и с почтением ко князю лебединому обратился:
– Не возьмешь ли с собой, господин, женку-княгиню? Уж она тиха да скромна невиданно, не обременит ни тебя, ни стаю твою. Ей вскорости надобно пред Великим волхвом предстать. А путь к нему токмо тобой и знаем.
Князь гордо держал свою голову и помалкивал. И тогда старец угождать ему словом стал, хвалить-нахваливать.
– Ты, батюшко, летая над землей, соединяешь то, что вовек не соединится – две Великих реки! Ты Свет по земле разносишь, чтоб во Вселенной было вровень Света: несешь его на Север, а с Севера – на Юг. Так пусть жена сия пойдет с тобой по Пути твоему. Облагодетельствуй человечье племя, что тебе стоит? Жене сей надобно наследника зачать. Престол-от русский может опустеть… Возьми уж, господин. Сам бы свел, да крыльев нету, и Путь твой Птичий мне не ведом.
Кивнул нехотя владыка лебединый, – дескать, так тому и быть, возьму, – отчего птичий данник просиял и вывел из конюшни своей трех вороных жеребцов с огненными копытами: один под седлом, два подводных, – и велел княгине скакать за лебединым клином. Да так, чтоб не отстать, не потерять из виду, поскольку князь пернатый уж больно строптив и невесел – в великой печали возвращается к родным местам. Потерял он жену свою, княгиню в битве с хазарками над устьем реки Ра, и быть ему теперь вдовцом до следующей весны.
Лишь белые птицы простились с Гоем и взмыли в небо, княгиня на коня вскочила, но птичий данник взял под уздцы и глянул соколом.
– Езжай, Дарина! Мы свидимся еще.
И плетью нахлестал коня.
Понес ее вороной с холма на холм, сигая через реки малые, прорыскивая поля широкие и леса темные, а всадница того и не ведала, ибо не могла отвести взора от птичьего пути. В руке держала не ременную плеть, но медный посох с золоченой змеей, да им же и резвила коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30