— С точки зрения безбожного человека… Но еще страшнее оставить их на свете. Поэтому жизнь этих детей придется… прервать. В этом и есть спасение. Мертвые души приходят из небытия и уйти должны туда же, чтобы не губить живые.
— Спасение в убийстве? — Гелий чувствовал, как сотрясается его душа и протестует сознание.
— Убить невозможно то, что не родилось. Поэтому здесь иное понятие… Следует прервать нерожденную жизнь.
В голове у Карогода что-то отчетливо щелкнуло и будто красная лампочка замигала: не так-то просто было разговаривать с сумасшедшим! Послушаешь вот так, без подготовки, и сам начнешь выдавать перлы…
Надо было сменить тему!
— Ладно, я подумаю, — пробормотал он. — С детьми решим… Меня больше волнует другое: что делать с пациентом, который находился в вашей палате и пропитал стены энергией. У него тоже мертвая душа?
— Нет, у него-то еще живая, только искушенная. Поэтому если посадить в клетку из медного прутка, то можно избавить от дьявольского соблазна. Он взбесится, начнется страшная ломка, страдание, но потом все пройдет… Впрочем, постойте! — Он вскочил и закружился по камере с поднятыми руками.
— Все это выполнимо, клетку немедленно закажем на заводе и штукатурку уберем. — Карогоду пришла в голову оригинальная мысль, и теперь он нес ее собеседнику, как хрупкое яйцо. — Только вот беда — вашего предшественника нет. Где же его искать?
— Замолчите, доктор! — страстно сказал Матка. — Не мешайте мне!
Это действо с руками длилось минут пять, после чего объект сед на свое место, но уже с радостным, покойным видом.
— Теперь вам и клетка не понадобится. Понимаете, доктор, есть еще один способ избавить человека от дьявольской энергии. Им пользовались всю историю человечества, а медные клетки ведь появились недавно, всего, может быть, тысячи две лет назад…
— Какой же это способ?
— Одиночество. Это значит — монастырское покаяние и молитвы. Но для этого надо научиться. Просто читать молитвы нет смысла, надо уметь молиться. Насколько я почувствовал, мой предшественник научился и обошелся без клетки.
— Где же он? Где?
— Как это — где? Разумеется, в монастыре. Его же отправили в монастырь!
— В монастырь? — ахнул про себя и чуть не выдал своих чувств Гелий. — Кто отправил? Что-то я не слышал…
— Кто отправил? — Юродивый на секунду задумался, скользнул взглядом по двери. — Сейчас… Какой-то генерал. Имени не вижу… Пожилой человек, очень сильный. Мой предшественник называл его только генералом. А вот имена помощников вижу, они близко… Гольцов, Рушниченко, Петряев и Словацкий. Но генерала никак не рассмотрю и этого, который здесь жил…
— И я его плохо помню, больного, — посетовал Гелий. — Даже фамилию забыл. Надо бы поднять историю болезни и посмотреть…
— Нечего и смотреть, я так вижу! — вдруг прервал юродивый. — Говорю же вам, стены, штукатурка! Можно считывать любую информацию, восстановить события. Здесь находился Вадим Аркадьевич Губский, капитан первого ранга, подводник. Вы думаете, почему у людей осталась привычка писать на стенах, на камнях и заборах? Да потому и осталась, что забыли о такой энергии, как ЯЗ! Ведь и писать ничего не нужно, мы без того оставляем автографы повсюду, где бы ни были. Иное дело, считывать некому, утрачена чувствительность…
— А в каком монастыре он сейчас? — перебил этот словесный поток Карогод.
— Инок Свято-Кирилловской обители, пострижен с именем Рафаил… Можно себе представить, что испытал этот несчастный! Это страшнее, чем наркотическая ломка. Это почти смерть! Почему их и называют — живой мертвец.
Он отвечал так быстро и легко, не задумываясь, что Гелий на миг усомнился в прозренчестве и правдивости его слов. О Слухаче Матка мог узнать от охраны или сотрудников, втайне от начальника вступавших в контакт с объектом, а теперь накручивает небылицы про обитель. В самом деле, не со стен же он считал все, что говорит?..
Усомнился на один миг, поскольку в следующий ему стало жарко.
— А, вижу! Фамилия генерала теперь Непотягов, — внезапно брякнул юродивый. — Он сейчас у себя дома книжные полки делает, книги перевез. И второй день водку пьет.
Новое имя бывшего начальника Центра знали всего три высших должностных лица в Генштабе и он, Карогод…
— Хорошо, я обязательно выясню, — пообещал Гелий, вдруг заторопившись от распирающих душу чувств. — Дам распоряжение, чтобы перевели в другую палату. Еще есть какие-то просьбы или пожелания?
— Решите вопрос с детскими мертвыми душами! Это у него было навязчивой идеей, и Гелий попытался увернуться.
— Добро, найдем сначала детей и решим…
— А что их искать? Кругом такой смех и скрежет зубовный, за версту слыхать. Вам что, уши не режет? Прикажите медсестрам или медбратьям, пусть покажут, если со слухом у вас не все в порядке.
— Непременно! Больше нет пожеланий?
— Немедленно переведите меня в другую палату.
— Сейчас подготовим и переведем. Что еще? Или все?
— Не совсем все. — Прозоров задумался ненадолго и взглянул виновато. — Вы можете мне сказать, сколько меня продержат в больнице?
— Пока еще рано говорить о выписке.
— Понимаю, виноват. Президент — лицо неприкосновенное, а я позволил себе такую вольность… Но я обязан был сказать! Если я вижу, что его звезда сгорела и обратилась в булыжник. Кстати, послезавтра ночью империя разрушится.
— Какая империя?
— СССР… Я же ему сказал — звезда сгорела и превратилась в камень, в булыжник — оружие пролетариата. Если бы услышал мой крик — принял бы меры, образумился и не понес горе народам. А теперь будет много горя, потому что завтра они уже съедутся в Белой Веже, а послезавтра ночью взорвут империю изнутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26