– Я как бы выскребаю картину на холсте. Я работаю старым скребком и еще стальной щеткой. Иногда – наждачной бумагой или ножом. Если я скребу слабо, появляются оттенки серого, если с силой, то добираюсь до самого нижнего слоя, до белого, тогда в картине много света.
– Но что же на них изображено?
– Не знаю. Тот, кто смотрит на картину, должен сам понять, что он видит. Это происходит как бы само по себе. Там только свет и тень, свет и тень. Мне они нравятся, я считаю, они прекрасны. И точно знаю, что я большой художник, – закончила она упрямо.
– Вижу, что от скромности ты не умрешь.
– Нет. Это всего лишь «необходимая суровость продуктивного эгоиста». Цитата из Шарля Мориса.
– Наверное, я чего-то не понимаю. То, что ты рассказала, конечно, здорово, но это не сильно помогает, когда их никто не покупает.
– Я не могу писать картины, которые люди хотели бы купить, – сказала Эва подавленно. – Я должна писать картины, которые я сама бы хотела иметь. Иначе это не искусство. Это заказы. Просто картинки, которые народ хотел бы видеть у себя в гостиной над диваном.
– У меня в квартире есть кое-какие картины, – произнесла Майя с улыбкой, – интересно, что ты о них скажешь.
– Ну… Насколько я тебя знаю, они красивые, красочные, с птичками, бабочками и все в таком роде.
– Твоя правда. И что, я должна их стыдиться, по-твоему?
– Не исключено, особенно, если много за них отдала.
– Так оно и было.
Эва тихонько засмеялась.
– Всегда думала, что художники рисуют кистью, – сказала вдруг Майя. – А ты никогда не используешь кисти?
Никогда. При моей технике все начинает проявляться, когда я работаю скребком. Весь свет и вся тьма. Мне надо только найти их, вывести на свет Божий. Это страшно интересно – я никогда не знаю, что найду. Я пробовала писать кистью, но у меня ничего не вышло, кисть была как искусственное продолжение руки, я словно бы не могла приблизиться к холсту. У всех художников своя техника, я придумала свою. И мои картины не похожи ни на чьи. И я должна продолжать работать так же. Рано или поздно мне повезет. Я непременно встречу галерейщика, который будет думать так же, как и я, и даст мне шанс. И сделает так, чтобы я могла организовать персональную выставку. Мне нужно-то всего пару положительных отзывов в газетах, может быть, интервью, и тогда все будет в порядке. Дальше все пойдет само собой. Я в этом просто уверена, и я не собираюсь сдаваться. Не дождутся!
Она говорила и чувствовала себя еще более упрямой. Ощущать это было приятно.
– А ты не можешь пойти работать? Я хочу сказать, найти себе какую-нибудь нормальную работу? Чтобы иметь постоянный заработок. Ты могла бы писать свои картины по вечерам, например.
– Две работы? И еще Эмма? Майя, я ведь не лошадь.
– Ну и что? Я ведь работаю на двух работах. Надо же что-то в налоговой декларации писать.
– А что ты делаешь?
– Работаю в Кризисном центре.
Эва не могла не рассмеяться, настолько парадоксальной была ситуация.
– Не вижу в этом ничего смешного. Одно не мешает другому. Я работник хороший, – заявила Майя решительно.
– Не сомневаюсь. Но наверняка не сомневаюсь, что твои коллеги понятия не имеют, чем ты занимаешься помимо работы в Центре.
– Конечно же, нет. Но на самом деле я гораздо больше подхожу для этого Кризисного центра, чем остальные женщины, которые там работают. Потому что лучше знаю мужчин и то, что заставляет их поступать так, а не иначе.
Подруги продолжали пить кофе, не обращая внимания на то, что происходило вокруг; кто-то приходил, кто-то уходил, официанты убирали со столиков, потом на них ставили новые чашки и тарелки; движение на улице было оживленным. Стоило им встретиться, как они тут же забывали обо всем – так было всегда.
– Помнишь, как мы высыпали картофельную муку на памятник китобоям, когда хотели сделать медуз? – смеясь, спросила Эва.
– А ты помнишь, как мы брызгали спреем в ульи Странде? – спросила Майя. – И тебя искусали пчелы?
– Еще бы, – улыбнулась Эва. – И ты везла меня домой в тачке и ругалась, а я ревела, как корова. Да уж, это была настоящая жизнь. Помню, температура у меня была сорок один градус. Папа тогда решил, что нам не стоит больше дружить. Я, кстати, до сих пор не понимаю, как тебе удалось дотащить меня до дома. Я даже с мальчишками не могла сама знакомиться.
– Да, ты с благодарностью принимала тех, кого удавалось найти мне. Хотя, по правде говоря, никто из них гроша ломаного не стоил.
– Естественно. Ты выбирала себе самого симпатичного, а мне доставался его приятель. Если бы не ты, я наверняка до сих пор оставалась бы девственницей.
Майя, прищурившись, взглянула на подругу.
– На самом деле ты довольно интересная, Эва. Может, тебе следовало бы стать натурщицей у какого-нибудь художника, а не писать самой?
– Ха! Ты просто не знаешь, какие гроши они зарабатывают!
– Во всяком случае, это был бы постоянный источник дохода. Я к тому, что у тебя не было бы проблем с клиентами, если бы ты дала себя соблазнить и стала работать со мной на пару. Я таких длинных ног вообще никогда не видела. Интересно, тебе всегда удается покупать брюки нужной длины?
– Я только юбки ношу.
Внезапно Эву охватил истерический смех.
– Ты что?
– А помнишь фру Сколленборг?
– Давай не будем!
Они помолчали.
– А почему ты решила открыть гостиницу именно в Нормандии?
– Ну, о том, чтобы затевать что-то в этом мещанском царстве, и речи быть не может.
– Значит, мы опять потеряем друг друга. А я только-только тебя нашла.
– Знаешь, поехали со мной, а? Франция – это самое подходящее место для такой художницы, как ты, разве нет?
– Ты же знаешь, что я не могу.
– Да нет, не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88