Все так и ахнули. Но артист спокойно отряхнулся, стал приводить себя в порядок, и только тогда мы заметили, что он вовсе не голый, а в тонком, телесного цвета трико, оторванный пенис не настоящий, а искусственный, прицепной, игрушечный, короче — дилдо. Вздох облегчения среди зрителей, вслед за ним грохнула овация. Чем не катарсис?
Бросив несколько монет, я выбрался из толпы, глубоко взволнованный тем, что увидел. Ведь то, что искромсанный в любовном сражении член оказался накладным, принеся эмоциональное облегчение зрителям, еще больше усиливало символический смысл представления. Понятно, я думал о моей собственной любви, которая искромсала и уничтожила меня. И тут я окончательно понял, что и Лену мне никогда не найти, не увидеть, не вернуть — жива или мертва, она принадлежит теперь тому прошлому, которое исчезло вместе с ней. Вот именно: нельзя войти в одну и ту же реку дважды.
В моем римском списке осталось несколько притонов, но я шмонал их кой-как, формально либо, что еще хуже, машинально, как сомнамбула или лунатик, ни на что больше не надеясь. Просто чтобы отметиться. Ничто меня больше не отвлекало от моей новой возлюбленной — Италии. Смотался во Флоренцию, в Пестум, в Помпеи и Геркуланум, даже на Везувий взобрался, который своим кратером напомнил мне почему-то Ниагару, только без воды. А уж по Риму я мог бы водить экскурсии — знаю его, как волк свой лес. Вот только эту треклятую арку Толемея так и не смог найти. Может, ее и не было? Как и моего с Леной медового месяца? Плод моего воображения? «Жизнь моя, иль ты приснилась мне…» — вспомнились слова русского поэта, и я решил вынести их в эпиграф моих прискорбных записок.
Продолжая в таком вот эйфорийно-элегическом состоянии вялые розыски по римским притонам, я оказался однажды вечером в Трастевере, неподалеку от предполагаемого местоположения исчезнувшей арки Толемея, и вместо нее обнаружил небольшой борделло, не отмеченный на карте Бориса Павловича, а потому, по-видимому, без русских девушек. Решил тем не менее зайти.
Пожилая римлянка, свободно болтавшая по-английски, предложила мне чашку дымящегося кофе, который мгновенно снял дневную усталость. Я долистывал альбом с красотками, когда в комнату вошла Лена. Мы заметили друг друга одновременно, я быстро пришел в себя и, отложив альбом, сказал хозяйке:
— Эту.
Та улыбнулась:
— Вот почему ее нет в альбоме. И так никакого отбоя от клиентов.
Нисколько не смущаясь, Лена повела меня по узкой лестнице наверх.
— Танюша? — спросила она, как только мы оказались в ее клетушке с римским пейзажем над кроватью.
— Сам давно не видел. Звоню им — все нормально.
— Им?
В подробности решил не вдаваться:
— Домоуправ. Француженка из Нью-Брансуика. Надежная. Они с Танюшей нашли общий язык.
Лена глянула на меня и улыбнулась, но я так и не понял, к чему относилась ее улыбка — к Жаклин или к последовавшему вопросу:
— Меня искал?
— Нашел.
Нашел, когда потерял надежду найти. Я нашел Лену там, где потерял арку Толемея, у которой мы жили в другой нашей жизни. Я нашел Лену, но никогда — никогда! — не была она такой далекой и чужой, как сейчас, хотя как раз внешне мало изменилась: молода и прекрасна.
Я вспомнил другой притон, по ту сторону океана, в Саг-Харборе, где выследил Лену, взял ее, как блядь, и был счастлив.
Время переломилось.
— Арка Толемея, — сказал я. — Помнишь?
— Помню.
— Никак не мог ее найти. Тебя нашел, а ее — нет. Может, снесли как не представляющую художественной ценности?
— Где стояла, там и стоит. В трех кварталах отсюда. Но я там больше не бываю.
— Это твое убежище? Ты здесь скрываешься?
— Я здесь работаю. Скрываюсь? Разве что от тебя. Этот борделло— моя крыша. Его хозяин — твой бывший ученик.
— Но ты же с ним порвала.
— Я с ним — да. Но не он со мной. Изредка наведывается. Как ты. Ему теперь не до любви. В большую политику вошел. В Кремль метит.
— «Крестный отец» — в Кремль?
— Почему нет?
— Тебя с ним что-то связывает?
— Да. С ним. С тобой. С клиентами. Всем — и никому. Ничья. Сама по себе.
— Есть в мире хоть один мужчина, кого бы ты любила?
— Есть. То есть был. Думаешь, я не видела, как он прикрыл собой Танюшу? Тарзан меня силой уволок. Я больше всего хотела тогда умереть вместе с Володей,
— А Танюша? — спросил я, хоть и чувствовал фальшь в самом вопросе, но как еще выманить ее отсюда?
— Иногда необходимо подавлять собственные чувства. Вот ты нашел надежную женщину, а со мной Танюше не надежно. Сам знаешь. Как подумаю, что с ней могло тогда случиться…
Из-за меня. Да я просто не имею права рисковать ею, как бы ни хотелось ее увидеть. Если бы Орфей не оглянулся, Эвриди-ка осталась бы жива. Вот я и зареклась оглядываться. Понял: уговаривать ее бесполезно.
— Пусть так. Но зачем работать проституткой?
— А кем мне еще работать? Это моя профессия. Балериной не стала, а больше никем не хочу. У разбитого корыта.
— У разбитого корыта?
— Эх ты! Спец по русской литературе, а «Сказку о рыбаке и рыбке» забыл. Невыполненное обещание — вот кто я. Пробовала: официанткой, уборщицей, гидом для русских нуворишей — с души воротит. Ничего путного из меня не вышло. Зато блядь я первоклассная. Сам слышал, отбоя нет. Только не подумай — я это без надрыва говорю. Мой дом здесь. Мне нравится эта работа.
— Нравится? Что в ней может нравиться? Ты же не нимфоманка.
— Нимфоманка? Что такое нимфоманка? Очередной миф комплексующего мужика о неудовлетворенной женщине. Разве в том дело? Ты знаешь, кто ко мне ходит? Сплошь надломленные, покалеченные мужики. Разве нормальный, счастливый человек пойдет к шлюхе? Значит, у него что-то не в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57