Говорю не только о сексуальных побуждениях.
Сколько зла можно было избежать, если бы я не взбунтовался против биологических законов и остался со своим сходящим со сцены, предпенсионным поколением, которое давно уже перестало меня интересовать, и я даже как-то тяготился возрастной своей к нему привязкой. Я не давал ему присяги верности, не клялся оставаться с ним до конца, а потому:
«Здравствуй, племя младое, незнакомое…»
И возликовал в душе своей, скинувшей груз прожитого, и присосался, подобно вурдалаку, к совсем еще юной женщине — о моя солнечная батарея, мой Мефисто, Елена Прекрасная. Да, племя младое, незнакомое, я в срочном порядке осваивал его новоречь — сначала в общении со студентами, а потом в постели с Леной. Они будут жить в следующем столетии, а мне суждено доживать в своем, как донашивают старое платье, даже если физически я и перешагну этот условный рубеж вместе с ними.
Так я и застрял между небом и землей, выпав из своего времени и не попав в чужое, путь в которое мне заказан. Самый раз заняться банальнейшей из проблем — откуда берется время и куда оно истекает? Лучше Блаженного Августина, который понимал время на уровне ребенка, все равно не скажешь: из будущего, которого еще нет, — в прошлое, которого уже нет, — через настоящее, а у того нет длительности. Вот и выходит, что не только я, но и само время навсегда застревает между небом и землей. Но разве утешает всеобщая смертность, когда ты оказываешься лицом к лицу с собственной смертью? А тут еще Жаклин — стоило только исчезнуть Лене. Ох эта моя ненасытная стареющая плоть…
Зло, однако, творит добро: Танюша. Утешение на старости лет. И тут поток моих мыслей был резко оборван жуткой реальностью, которая ускользнула от меня, пока я праздномыслия: какое же утешение, когда ее нет рядом и неизвестно, есть ли она где на этом свете? Господи, что бы я дал, только бы цела-невредима, пусть никогда больше не увижу. Никогда: прижизненная смерть. Молю Бога, в которого давно уже не верю. Даже не молитва, а предложение сделки:
жертвую своим отцовством ради ее жизни. И только когда я предложил себя взамен Танюши, до меня дошло, что торгуюсь не с Богом, а со смертью.
Осталось досказать немногое — печальная моя повесть близится к концу. Не стану останавливаться на моих переживаниях в связи с похищением Танюши — пишу сухой отчет о событиях, а не психологический роман. Если это и проза, то лысая, без украшений, без ответвлений, без объяснений. Да и что я могу объяснить, коли под старость меня занесло в лабиринт, из которого нет выхода. Он же вход. Какой идиот приравнял старость к мудрости? Разве что под мудростью разуметь осознание собственной немощи, жалко-сти и растерянности. Одно скажу: не знаю, что бы я делал в эти дикие дни, если б не Жаклин, хотя сама она горевала не меньше меня. А что крепче связки, чем совместное горе?
Перед моим мысленным взором проносились этапы недолгой Танюшиной жизни, да еще с такими подробностями, что выть хотелось. Живые картины истязания и смерти Танюши преследовали меня днем и ночью. Не исключая худший вариант. Жаклин терпеливо втолковывала мне, насколько он маловероятен, и были иные возможности, более правдоподобные, она перечисляла по пальцам. Да, в том числе похищение Танюши самой Леной, истосковавшейся по дочери. Я было ухватился за этот спасительный вариант, и злоба против Лены так и вскипала в сердце, но спустя мгновение я снова впадал в тихое отчаяние, и надруганное, искромсанное тельце моей Танюши стояло у меня перед глазами. Были моменты, когда я ненавидел Жаклин за ее терапевтическую тактику вытеснения меньшим злом большего — если представить, как страдает или отстрадала уже Танюша, пусть это единственный, маловероятный, да хоть невероятный вариант, нулевая вероятность, все равно я должен сострадать ей непрерывно, не отлынивая и не успокаиваясь, хотя все равно не искуплю никогда своим страданием ее. Перестал принимать каптоприл, нитроглицерин, валиум и лоразепам, полагая это бесчестным по отношению к Танюше бегством от ее трагедии — что ж, ей одной, что ли? Предложил еще одну жертву — если Танюша жива, я умру. Решил также умереть, если узнаю, что она погибла. То есть в любом случае. Но что моя жертва? Пшик. Зачем смерти жизнь старика, который и так уже ею помечен. А больше платить мне нечем.
Ждал смерти как нирваны, чтобы освободиться от земных страданий. Вспомнил про страх индуса прожить еще сто долгих зим.
Слово свое не сдержал.
Иногда желал ей мгновенной смерти — чтобы избавить от непосильных в ее возрасте мук, а иногда, наоборот, молил, чтобы Бог продлил ее муки, а с ними жизнь. Жаклин стойко переносила мое к ней небрежение, понимая, что хоть я и ненавижу всех окрест, но себя ненавижу больше, чем кого бы то ни было, будучи кругом виноват. Ни разу больше не повторилась первая наша с ней ночь, хотя она взяла отпуск и жила у меня дома. Среди тысячи вин, в которых корил себя, была и та ночная измена Лене, после которой исчезла Танюша. Вот Он и покарал меня. В Бога — нет, но в наказание от Него — верю. Меа culpa. Была еще одна за мной вина, конкретная и главная, но я тогда не знал о ней, только начал догадываться. Потому и пропало всуе мое Танюше предупреждение, что я предупредил ее совсем не о той опасности, которая ее настигла. Точнее, не совсем о той. Но откуда было знать, что моя оговорка сыграет такую роль в ее судьбе?
Конечно, это было нетрадиционное похищение, коли от похитителей не последовало никаких требований и они не давали о себе знать. Вот причина, почему не только Жаклин, но и Стив склонялся к версии похищения Танюши самой Леной либо с ее ведома или по ее замыслу, но в любом случае из родительского эгоизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57