Впрочем, и сэкономил тоже — разговор длился больше получаса.
— Начнем с вашей жены, — сказал Борис Павлович после дежурных приветствий. — К сожалению, вы не снабдили меня фотографией, а потому я не могу судить, та ли она, за кого себя выдает.
— О такой возможности я как-то и не подумал, — честно признался я.
— Это легко исправить.
— У меня нет под рукой ее снимка.
— Найдете — отфаксуйте мне. На всякий случай. Надеюсь, никак не задел ваши супружеские чувства?
Вот чем он меня купил с начала нашего знакомства — интеллигентностью и предупредительностью, редкой в этом мире, а тем более в его бывшей организации.
— А пока будем говорить так, будто ваша жена пользуется собственным именем, а не псевдонимом. Скорее всего так и есть. Так вот, Елена Константиновна родилась в Иркутске в 1974 году. В метрике на месте отца — прочерк, мать погибла в авиакатастрофе. Совпадает?
— Один к одному, — рассмеялся я.
— Не спешите радоваться. Дальше возможны разночтения. После смерти матери Лену удочеряет пожилая бездетная чета: он — офицер, она — домохозяйка.
— Первый раз слышу.
— Продолжаю. В восьмилетнем возрасте девочка удирает из дома, ее находят и возвращают приемным родителям, но те почему-то отказываются взять ее обратно, и она попадает в детский дом, из которого тоже вскоре убегает. Мне не удалось раздобыть никаких сведений о ее жизни в течение приблизительно года, пока была в бегах. Не знаю, считать такое детство несчастным или счастливым, но она росла, как трава, без присмотра и без любви. В одиннадцатилетнем возрасте поступает в Иркутске в хореографическое училище на полное обеспечение.
Я молчал, хотя все было для меня внове: и приемные родители, и детский дом, и побеги, и хореографическое училище. Лена глухо что-то рассказывала про тетку, у которой жила, пока не уехала в Америку как полукровка.
— А кем она была записана в паспорте?
— Национальность? Русская. Как и ее мать. Что не исключает, конечно, каких-то еврейских корешков. Вполне возможно, ведь евреи были среди сибирских золотоискателей. Мы в этом направлении не копали. Если, конечно, вы настаиваете…
— Нет, теперь уже все равно. Но уехала она из России именно на еврейской волне. В семнадцать лет.
Трубка некоторое время помалкивала, я даже подумал, что нас разъединили. В конце концов Борис Павлович про-клюнулся.
— Почему в семнадцать? — переспросил он. — По нашим сведениям, она улетела в Штаты, когда ей едва исполнилось четырнадцать. И вовсе не по еврейской визе. У нее было гостевое приглашение, липовое или настоящее — не знаю. Официально она ехала поступать в Джульярд-скул в Нью-Йорке. Многим казалось, у нее есть шанс — подавала надежды, была одной из лучших учениц в Иркутском хореографическом училище, в Питере отхватила поощрительную премию на балетном конкурсе «Майя» за па-де-де Чайковского.
А я-то думал, что, приехав в Америку, она сразу же поступила к нам в Куинс-колледж. Так по крайней мере следовало из ее рассказов. Куда ухнули три года — с четырнадцати до семнадцати?
Вот именно: знак вопроса.
Вспомнил почему-то ее прочувствованное сочинение про «Лолиту» — написанное с точки зрения Лолиты. А что, если все-таки она — не она?
— И Володя ей, конечно, никакой не брат? Снова молчание, как будто прервалась связь. Я не выдержал и алекнул. Борис Павлович мгновенно откликнулся:
— Нет, почему же? Единоутробный брат, хотя росли порознь. Отцы неизвестны в обоих случаях. Мамаша была гулящая. Дети в забросе. Если бы не авиакатастрофа, был бы, думаю, целый выводок.
Я представил себе этот хвост — полдюжины Володь, и каждый с золотой фиксой во рту. Могли быть, конечно, и сестры, но растиражирование Лены меня еще меньше устраивало. Если она Лена, а не пользуется чужим именем, маскируясь незнамо зачем и от кого. О Господи! То, что Володя оказался не самозванец, а всамделишный брат, веселило мое сердце. Мысль об инцесте пришла спустя несколько дней и больше уже не покидала меня.
— А чем он занимался в России? — спросил я больше для проформы. На какое-то время я и вовсе потерял интерес к отбывшему в неизвестном направлении на пакистанском лайнере родственнику моей жены.
Борис Павлович словно ждал этого вопроса:
— Информация у нас довольно поверхностная, непроверенная, но определенно могу сказать, что одно время толкал «дурь», потом занялся рэкетом в Сибири — опять с наркодельцами, но не на главных ролях, а так, на побегушках, что-то ему обламывалось — не жировал, но навар имел. Короче, бабкодел по мелочевке и где придется. Дважды привлекался — один раз сошло с рук, отвязался, адвокат упирал на тяжелую среду обитания, другой раз — припаяли трояк. Отмотал срок и, как откинулся, опять при деле: тюрьма не перевоспитывает человека, но усовершенствует его криминальные таланты. Вот он и подался в новый бизнес. На золотую жилу набрел.
Борис Павлович замолчал, и я так понял, что раздумывает — говорить или нет.
Я тоже помалкивал, хотя от моего равнодушия не осталось и следа. Даже не записал новое для меня слово «откинулся», что на уголовной фене значило скорее всего «освободился», — не до того было. Стало как-то тревожно, словно от новой профессии брата Лены зависело мое собственное существование.
Наконец Борис Павлович заговорил:
— Повторяю — у нас нет доказательств, скорее подозрения. Были бы доказательства — не разгуливал бы сейчас на воле. Он занялся наймом и переправкой путан за границу. Сначала — в Стамбул, а оттуда в Западную Европу и Штаты.
— Сутенер?
— Однозначно. По-нашему, папаша. Хотя с некоторыми особенностями. Во-первых, заочный — поначалу страну не покидал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57